Георгий Бовин - Дети Земли
Но если Луна казалась желтоватой и покрытой серыми кляксами, то на белоснежном покрывале Венеры не было ни пятнышка. Его края постепенно голубели и, наливаясь синью, таяли на фоне чёрного неба. Там, где освещённая часть планеты переходила в неосвещённую — в зоне сумерек, — ослепительно белый свет Венеры через гамму нежнейших полутонов переходил в палевый, затем в серый и, наконец, угасал окончательно.
Когда Венера по видимым размерам перегнала Солнце, которое тоже изрядно увеличилось за время пути, Галя стала замечать, что звёзды, которые планета заслоняла в своём кажущемся движении, гасли не сразу. По мере приближения к освещённому краю планетного диска они понемногу блекли, подёргиваясь нежным голубоватым облаком, и, постепенно сливаясь с ним, тонули в атмосфере планеты. Ещё интереснее было наблюдать появление звёзд из-за неосвещённого края Венеры. Мутно-красноватые, они возникали внезапно. Иногда, заслоняемые невидимыми клубами облаков, звёзды ненадолго исчезали, чтобы снова появиться уже более яркими и светлыми.
Чем больше корабль приближался к Венере, тем чаще экипажем «Урана» овладевало скрытое волнение, которое внешне проявлялось в подчёркнутом спокойствии.
Старшая тройка, — то есть Белов, Константин Степанович и Сидоренко, не разгибаясь, сидела над расчётами или проверяла аппаратуру. Максим весь ушёл в работу по регулировке воздушного управления кораблём, Галя по указаниям Константина Степановича ежечасно фотографировала Венеру. В перерывах между съёмками она, борясь с одолевающим её сном, подолгу смотрела в телескоп, забывая про усталость при виде неописуемой красоты разноцветных двойных и тройных звёзд.
Неожиданно у Гали появился конкурент. Ничем не занятый и очень недолюбливающий всё, что ему поручали делать, вечно хмурый профессор Синицын как-то незаметно пристрастился к телескопу.
Он готов был часами созерцать какую-нибудь небесную диковину. Оторвать его от этого занятия мог только Константин Степанович, да и то лишь если телескоп был действительно нужен для научных наблюдений.
А материала для наблюдателей было более чем достаточно. Венера стала расти не по дням, а по часам и вскоре заслонила чуть ли не полнеба.
Медленно и грозно надвигалась она на корабль, похожая на невероятно огромный снежный ком, окутанный голубой дымкой.
Ни щёлочки не открывалось в блестящем белом покрывале планеты. Ни точки, ни пятнышка, которые позволили бы определить хотя бы скорость вращения! Она была непроницаема, эта пелена, как тот незримый занавес, за которым скрыто будущее от самых пытливых человеческих умов.
Как говорили расчёты, притяжение Венеры уже значительно сказывалось на скорости «Урана», которая возрастала с каждой секундой.
И вот наступил день прибытия — восемнадцатое августа. Всё быстрее и быстрее приближалась Венера. Оставались десятки тысяч километров до соприкосновения с её атмосферой. Наконец счёт потел на минуты: наступил последний час свободного полёта корабля.
Хотя нервы у всех были напряжены до предела, на корабле царило безмятежное спокойствие. Отважные путешественники по Вселенной умели владеть собой.
Закрепившись у окон, они внимательно следили за тем, как разрастается белоснежное покрывало. Что оно скрывает под собой? Что ждёт их? Какие удивительные открытия суждено им совершить в этом таинственном мире? Или, может быть, он сулит им гибель?
Долго царило молчание. Каждый был наедине с собственными мыслями. Наконец Константин Степанович нарушил торжественную тишину.
— Непреложный, но какой изумительный факт: наступила эра межпланетных сообщений. Эра, при которой широко раздвинутся рамки наших представлений о Вселенной и откроется новое безграничное поле деятельности для мышления. Если даже наша экспедиция не вернётся на Землю, за нами придут другие исследователи. Они быстро завоюют планеты солнечной системы, а когда-нибудь и планетные семьи других звёзд. Конечно, когда я говорю «завоюют», то подразумеваю научные завоевания, а не военные. Ведь может оказаться, что когда земной космический корабль прибудет на какую-нибудь из планет Толимака или, скажем, Сириуса, то он будет там выглядеть так же жалко и нелепо, как выглядела бы теперь чичиковская бричка среди лимузинов на московской улице Горького.
Несмотря на серьёзность обстановки, сравнение Константина Степановича вызвало весёлые улыбки.
— Ведь нам ничего не известно о том, — продолжал старый профессор, окинув всех ласковым взглядом, — каких высот достигли знания и культура разумных существ, населяющих иные миры. По выражению одного нашего современника, американского учёного Кларсона, до сих пор мы были подобны некоему племени, населяющему остров, но не научившемуся строить корабли. На горизонте виднеются другие острова. Ходят слухи, что на этих островах возникают иногда клубы дыма. Но отчего они: от вулканов ли, от лесных пожаров или от костров, зажжённых людьми, — никто не знает. Обитатели этого острова ведут диспуты о строении всей планеты, пишут научные трактаты о формах жизни и уровне цивилизации на виднеющихся вдали островах, словом, ведут себя так, точно им в самом деле известно, что лежит за линией горизонта. А какая цена рассуждениям этих людей, испокон веков сидящих на своём коралловом рифе?
— Скажите, Константин Степанович, — обратилась к нему Галя, — если жизнь действительно рассеяна по всей Вселенной, то почему же до сих пор нас на Земле ни разу не посетили другие разумные существа?
— Ну, этому есть множество причин. Во-первых, наша Земля настолько мала и так близко вьётся около Солнца, что её невозможно рассмотреть не только с отдалённых звёзд, но даже с удалённых планет нашей солнечной системы. Во-вторых, как говорит тот же учёный, если бы и нашлись такие дотошные существа, которые заинтересовались бы ничтожной двойной пылинкой, мельтешащей около Солнца — самого заурядного жёлтого карлика, — то они могли на ней побывать, ну, скажем... двести тысяч лет тому назад и не найти никаких признаков не только культуры, но и самого человека. Они могли записать в каком-нибудь своём блокноте, что на Земле есть условия для возникновения в будущем разумных существ, и сделать такую пометку на будущее: «Сократить интервал наблюдений над Землёй до одного миллиона лет». В-третьих, если даже жизнь и цветёт на многих мирах, то это ещё не значит, что она есть везде. Возьмём, к примеру, солнечную систему. Мы знаем, что, кроме Землёй, жизнь, по крайней мере растительная, существует на Марсе. Подозреваем, что есть зародыши жизни на Венере. Но мы можем утверждать с полной уверенностью, что её нет ни на Меркурии, ни на всех дальних планетах, начиная с Юпитера.
