Анхель Куатье - Учитель танцев (Схимник - 4)
И теперь все встало на свои места. Секст, оказывается, намеревался погубить императора! Он готовил против него заговор!
— Смерть заговорщику! Да падет Троя! — амфитеатр вторил словам императора многотысячным эхом.
Первый из гладиаторов — галл по имени Ланион, в прыжке преодолел пространство, разделявшее «троянского коня» и стены «Трои». Секст встретил его с мечом в руке.
Максимилиан закрыл глаза.
Что эти звери сделают с его девочкой, когда получат в качестве трофея ее юное тело?! Мечта плебеев — наблюдать, как дикие чудовища под улюлюканье зрителей глумятся над дочерью патриция. Торжество низости над чистотой.
* * *Вой продолжался больше часа. Трибуны безумствовали.
В том, что Секст — хороший воин, мало кто сомневался. Но противостоять лучшим гладиаторам… Никто не ожидал от сенатора, что он победит хотя бы одного из них. Сначала зрители даже не подумали сделать ставки, но после победы Секста в двух первых боях на каждого из десяти оставшихся гладиаторов ставили огромные деньги. Кто одержит верх над сенатором?
Секст истекал кровью, дважды его ранили очень серьезно. Одна его нога была сломана, а правое плечо сильно повреждено. Сражаясь с седьмым гладиатором, сенатор мог держать меч уже только в левой руке. Это был настоящий триумф воли.
Максимилиан понимал, что шансы на победу у Секста равны нулю. Однако в исполненном искренней благодарности сердце Максимилиана стала теплиться слабая надежда. Но почему не он отражал сейчас удары гладиаторов?! Почему это испытание выпало Сексту?!
Зрители, восхищенные смелостью и силой приговоренного сенатора, начали роптать. Неужели Нерон не смилуется над Секстом? Покорить сердце римлян на арене цирка — дело почти невозможное, но сенатор сделал это! Он настоящий герой!
Петроний нервничал. Все пошло совсем не так, как он ожидал. А Максимилиан тем временем с замиранием сердца прислушивался к голосам зрителей. Их отношение к «заговорщику» стало меняться. Неужели произойдет чудо?! Неужели Секст и Анития могут спастись?!
Симпатии публики были уже всецело на стороне Секста. С трибун раздавались настойчивые требования помиловать сенатора и прекратить бой. Но Нерон делал вид, что не замечает этих обращений. Он изображал полнейшую отстраненность. Но трудно было не заметить, что все его внимание приковано к бою.
Гул народного недовольства поведением Нерона продолжал нарастать. С каждой секундой раскаты этого гула все больше и больше напоминали снежную лавину, несущуюся по горному склону.
Для императора наступала трагическая минута. Еще чуть-чуть — и толпа не оставит ему никакого выбора. Он не осмелится умертвить того, кем так восхищается Рим. Ему придется помиловать заговорщика Секста. Но это немыслимо! Совершенно немыслимо!
Нерон молился: боги, пусть очередной бой закончится, наконец, в пользу гладиатора! Секст изнемогает, у него больше нет сил. Он должен пасть! Еще мгновение — и он допустит ошибку, обязательно! Но нет, у Секста откуда-то снова и снова берутся силы!
Раненый раздосадованный фракиец, разбежавшись, прыгает на Секста. Несколько мгновений, сцепившись друг с другом, они борются на краю «Трои». Секунда — и нанизанное на меч Секста мертвое тело фракийца летит вниз под восторженные крики толпы.
— Помиловать! Помиловать! — скандирует амфитеатр.
Даже безучастные до того преторианцы вдруг присоединяются к общему ору. Нерон инстинктивно поворачивается к Флаву — беззаветно преданному ему начальнику стражи. И — о, проклятье богов, его губы тоже вторят толпе:
— Помиловать! Помиловать!
Максимилиан замирает. Его тело напряжено, словно гигантская пружина под многотонным прессом. Еще мгновение — и он порвет кожаные ремни, сковывающее его тело. Помиловать! Помиловать! Помиловать!
Нерон вынужден принять решение. Он встает, подходит к краю ложи, тысячи пар человеческих глаз неотступно следят за каждым его движением. Император протягивает вперед руку. Воцаряется гробовая тишина. Куда пойдет палец вниз или вверх? Жизнь или смерть?…
* * *Увлеченные зрелищем зрители и не заметили, как в небе собрались тучи. Мучительная духота дня давала слабую надежду на грозовой ливень, но народ уже даже боялся в это верить.
В течение нескольких недель к ряду на земли Рима не пролилось ни одной дождевой капли. Водоемы стали пересыхать, растения жухли под палящим солнцем. Казалось, разгневанные боги решили превратить римские земли в пустыню.
И вот, над замершим амфитеатром гулкими ударами прокатились раскаты грома. Нерон стоял, словно парализованный, не в силах отжать от своего кулака большой палец. Израненный, истекающий кровью Секст смотрел ему прямо в глаза и вдруг начал смеяться:
— Ну что, матереубийца?! Народ молчит. — сенатор обвел взглядом трибуны. — Представился хороший случай сказать ему правду! Назови им имя императора, приказавшего спалить Рим! Назови свое имя, Нерон! Скажи им правду!
Тревожный шепот волной пошел по трибунам: «Что он говорит?! Нерон сжег Рим?! Не может быть! Секст помешался, тронулся рассудком! Нет, это правда! На руках Нерона кровь наших близких! Христиане — невинные жертвы! Секст прав — во всем виноват Нерон! Из-за него Рим прокляли боги!».
И в тот момент, когда народное волнение достигло своего пика, «Троя» вдруг вспыхнула и загорелась. Внезапно, словно по волшебству. В считанные секунды она превратилась в огненный столб. Огонь пожирал ее с бешеной скоростью.
Сквозь огненное зарево и клубы дыма Максимилиан видел, как Секст пытается освободить Анитию от пут, держащих ее у столба в центре горящей платформы.
— Проклятие Богов заговорщику и клеветнику… — Нерон услышал в своем правом ухе шепот Петрония.
— Боги наказывают заговорщика и клеветника! — провозгласил Нерон.
И толпа, пораженная увиденным, стихла. На ее глазах пламя пожирало макет «Трои» и тех двух человек, которые были на ее вершине. Казалось, Юпитер действительно вмешался в дело.
Прозвучали новые раскаты грома, на трибуны упали первые крупные капли дождя, и начался ливень. Потоки воды, падающей с небесного свода, заставили публику вскочить с мест и бежать в укрытие.
Последнее, что видели зрители, — это Анитию. Секст освободил ее от пут, а дождь спас от огня. Она сидела на вершине тлеющей «Трои» — живая и невредимая — и обнимала мертвое тело Секста, задохнувшегося в дыму, и медленно раскачивалась из стороны в сторону.
Кто-то прокричал в толпе:
— Святая!
* * *Нерон был вне себя от бешенства. И он бы, наверное, убил Петрония на месте, если бы не понимал до конца всей отчаянности своего положения.
