Леонид Смирнов - Зона поражения
Астероид таинственным образом пропал именно в этом секторе Галактики около столетия назад и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу.
— Есть только одна возможность вырваться, — нарушил воцарившееся молчание корабельный мозг. — Можно прыгать в противоположную сторону. Хватит ли мощности моего генератора — время покажет.
— В лучшем случае мы вырвемся на волю, потеряв несколько драгоценных дней, — тихо произнес Непейвода. — А в худшем: впустую израсходуем энергию и все равно окажемся там, куда нас волокут.
— Есть другое предложение? — спросил Платон.
— Нет, — понуро ответил Дом.
Корабельный мозг рассчитал траекторию и сделал первый гиперпрыжок, уже не приближаясь, а удаляясь от Тиугальбы. «Оболтусу» почти не препятствовали. Встречный вектор оказался вдесятеро слабее. Возможно, их противнику важно было задержать корабль, и не важно, куда именно он теперь летит.
Но ликование оказалось недолгим. Сопротивление подпространства начало расти: от прыжка к прыжку «Оболтус» продвигался все меньше. И наконец стало ясно: через пять прыжков, на шестом корабль не сдвинется с места, а потом его снова начнет втягивать в Мальстрем.
Корабельный мозг вторично созвал экипаж. Платон и Непейвода пришли в рубку мрачные, плюхнулись в выращенные из пола кресла и молча уставились на полный ослепительных звезд экран переднего обзора. Спустя мгновение звезды сменила компьютерная картинка: маленький кораблик несся по спирали все быстрее и быстрее, а потом, когда до дна воронки оставалось совсем немного, вдруг перескочил на соседний виток и начал удаляться от собственной погибели.
— Мы ждем объяснений, — буркнул археолог. Он успел проклясть все на свете. Чем так лететь на Тиугальбу, уж лучше сидеть в тюремной камере на Гее-Квадрус, есть котлеты с макаронами и запивать компотом из сухофруктов.
— Если Мальстрем не может менять направление вектора, а только его величину, у нас есть шанс выскочить, — произнес «Оболтус». — Правда, небольшой.
— С какой стати? — удивился Платон Рассольников. — Почему этот чертов гипергенератор нельзя перенацеливать, как все другие? Тем более, если он несусветно могуч?
— Мне кажется, астероид Чиуауа — не хищник, а жертва, — подал голос Двунадесятый Дом. — «Оболтус» прав: таких грандиозных машин не производит ни одна цивилизация Галактики. Тем более, — где раздобыть его изгоям?.. Этот генератор может оказаться неким природным объектом или обломком древнейшей цивилизации. Астероид попал в «Мальстрем» на общих основаниях и теперь лежит на дне вместе с кучей других кораблей. Скоро и мы там будем.
Археолог подавился воздухом, закашлялся. Непейвода любезно постучал его по спине. «Оболтус» застонал от зависти.
Его мучило неисполнимое желание прикоснуться к своему любимому и облегчить его мучения.
— Попытка — не пытка, — утерев слезы, выдавил из себя Платон. — Разве у нас есть выбор?
— Отдаться на волю волн, тихо улечься на дно и поглядеть, что там такое, — ответил Дом. — И если удастся найти гипергенератор и его перенала…
— Не пори чушь. Логики — ноль. Ты же сам сказал, что это природный феномен. Флуктуация подпространства. Что-то вроде галактического Саргассова моря. Это его ты собираешься переналадить? Есть другой вариант — еще «лучше»: генератор рукотворен и стоит на военной базе негуманоидов, которая напичкана оружием и полна головорезов…
— Ты сейчас до смерти запугаешь себя самого да и нас заодно, — ворчливо произнес Двунадесятый Дом. — Значит, попробуем выскочить. А не выйдет, будем переналаживать головорезов, — усмехнулся он.
Платон усмехнулся в ответ.
— Ты мне положительно нравишься. Ты самый оптимистичный муравейник из всех, что я знаю.
И все трое расхохотались.
«Оболтус» больше не прыгал, экономя топливо. Его продолжало нести по спирали. Органы чувств по-прежнему не замечали никаких гиперпрыжков. Приборы не улавливали изменений гиперполя, но корабль с каждым часом оказывался все ближе к астероиду Чиуауа.
На тринадцатый день полета «Оболтус» отделяло от астероида меньше миллиарда километров — сущая безделица. Пришло время рискнуть. Надо сделать снайперски точный «выстрел». Корабль в гиперпрыжке проскочит центр воронки и окажется по другую ее сторону.
Платон и Непейвода в очередной раз собрались в командной рубке. Напарники сухо поздоровались и уселись в кресла. Прыжок был беззвучен. Скрип переборок и шорох эфира только чудятся испуганному человечку, который впервые в жизни нарушает все привычные законы физики.
Вцепившись в теплые шерстистые подлокотники, археолог вперился в покрытый серыми искрами экран. На время гиперпрыжка иллюминаторы непременно задраивают, а экраны гасят — такова традиция космофлота. Считается: те, кто нарушит этот неписаный закон, могут не выйти из подпространства.
В юности Платон Рассольников расспрашивал космических волков, в том числе своего брата: «Чего там такого страшного?» Кто отмахивался, кто отшучивался. А если и говорили, то всякий раз разное. Или сирены сладкоголосые выманивают экипаж из корабля, превращая его в «летучий голландец». Или так страшен облик нашего мира с изнанки, что сердца не выдерживают и лопаются. Или на людей нападает безумие при виде узора звезд, вышитого на небе шиворот-навыворот… Археолог предпочитал не докапываться до истины— здоровье дороже: «Ежели поймают за отвинчиванием гаек — морду набьют, а не поймают — вдруг на самом деле все помрем?»
— Есть! — воскликнул корабельный мозг, и зажегся экран переднего обзора.
Напарники глянули и онемели от изумления. «Оболтус» был теперь не один: длинная цепочка маленьких корабликов тянулась перед ним с одного витка спирали на другой.
— Дай увеличение! — гаркнул Дом.
На экране возник бок ближайшего корабля. Он едва заметно вздымался, как у всякой живой твари. Потому надпись на нем легонько ходила вверх-вниз. Написано там было на космолингве одно-единственное слово: «ОБОЛТУС».
— А что у нас с тыла? — спросил Платон севшим голосом. Изображение появилось и на экране заднего обзора. Перед глазами была все та же цепочка на фоне черного неба.
— Так мы что, где-то в середине? — оторопело произнес археолог. — Сколько же нас всего?
— Не меньше полутора тысяч. Не могу сосчитать, — ответил «Оболтус» виноватым тоном. — Концы цепи теряются вдали.
Только сейчас археолог понял, что не видит на экране звезд. Черная занавесь неба была девственно чиста.
— Где мы находимся? Относительно центра воронки?
— Не знаю, — буркнул корабельный мозг. — Не могу сориентироваться в пространстве. Здесь, куда мы попали, нет источников излучения — ни в радиодиапазоне, ни в каком другом. Нет ничего, кроме этой цепочки меня.
