Владимир Михановский - Великий посев
– А что из него можно сделать?
Курбан задумался, стоя перед потрескивающим пламенем, которое весело полыхало в печи.
– Даже не знаю, – признался он. – Я, видишь ли, с таким материалом сталкиваюсь впервые…
– Дедушка, а если плетеную мебель из этих стеблей делать? – предложил вдруг Атагельды. – Нам ведь сидеть и спать не на чем.
– А что? – Курбан попробовал стебель на изгиб. – Материал крепкий. И упругий. Давай попробуем сплести скамейку…
Через короткое время весь кишлак обзавелся мебелью, сплетенной из засохших стеблей, которых было достаточно в разросшемся оазисе. Была она хоть и примитивной, но служила людям верой и правдой.
Старый кузнец тосковал об оборудовании для кузницы. Часто, когда в доме не было гостей, он просил Атагельды проверить, не стоит ли кто-нибудь за окном, после чего доставал из потайного места завернутый в тряпицу небольшой молоток – точную копию молота, которым он некогда орудовал.
– Ты посмотри, Ата, – не уставал он повторять, – Вот даже зазубрина на обухе, я ее посадил, когда ты был совсем крохотным… Как мог ведать о ней тот неведомый мастер, который выковал эту блестящую вещицу? Как хочешь, это похоже на колдовство, – добавлял он, снова завертывая в тряпицу таинственную находку.
Атагельды обычно помалкивал.
Многое, многое было необъяснимо, и число загадок, с тех пор как они жили в оазисе, все время увеличивалось. Так, прежде опавшие листья, да и стебли, сгорая, почти не давали тепла, но начиная с какого-то момента все переменилось. Нет, внешне листья и стебли не изменились, но казалось, кто-то пропитал их особым составом: они горели теперь долго и давали отменный жар, и люди в кишлаке перестали мерзнуть по ночам.
Однажды Атагельды проснулся от боли в руке. Казалось, кто-то ткнул раскаленным жгутом в локтевой изгиб. Боль, однако, как пришла, так же внезапно и ушла. Он потрогал пальцем руку, но боль не возобновилась.
Циновка из листьев при малейшем движении немилосердно шуршала, но они с дедом давно привыкли к этому шороху.
С бьющимся сердцем Атагельды несколько мгновений лежал в неподвижности, пытаясь разобраться: вскрикнул он спросонья или это только ему показалось.
Из угла доносилось ровное дыхание Курбана. С тех пор как сердце его перестало болеть, старик и дышать стал легче, исчезла одышка, прежде мучившая его.
Атагельды перевел дух. Похоже, деда не разбудил. Он все еще переживал диковинный сон, четкий до реальности. Жаль, досмотреть не удалось – он был прерван вспышкой боли в руке.
…Он шел по залитой солнцем пустыне. Шел легко, а точнее сказать – летел. Под ним, глубоко внизу, проплывал песок, источавший жар, и какая-то мягкая, но властная сила несла Атагельды.
Внезапно пустыня под ним, словно по мановению волшебного жезла, сменилась кишлаком. Мальчик узнавал в нем каждую хижину, каждую из тростинок, растущих вдоль улицы. Вот дом Ахметхана. Его легко узнать, он самый большой в кишлаке, хотя живут в нем только двое – караванбаши и его сын. Дом выглядит богато, островерхая крыша состоит из нескольких слоев аккуратно, один к одному, сложенных листьев. Атагельды помнит, как ее складывали все люди из каравана, а Ахметхан, поглядывая, как идет работа, стоял посреди двора и изредка стегал по песку камчой.
…Вон старик из каравана ведет на поводу скакуна благородных арабских кровей, о котором дед знает такие дивные стихи…
…А вон их хижина, с плоской, как у всех, кроме Ахметхана, кровлей, а рядом кузница, которая никак не начнет работать. Во дворе – ямы, в которых они месили саман для построек.
Атагельды, никем не замеченный, пролетел над улицей, и вскоре кишлак скрылся из виду. Под ним потянулись заросли тростника. Желто-зеленое море стеблей и листьев…
Мальчик увидел, что путь его лежит к колодцу. «Сейчас напьюсь – и проснусь», – мелькнуло в голове. Но он ошибся: колодец остался позади, а полет продолжался. Высота, однако, резко падала, и он стал бояться, что упадет и расшибется. Либо напорется на острые копья стеблей, которые угрожающе раскачивались внизу. Самые высокие из них уже начали доставать его, и вскоре он плыл в шуршащем море камыша, непрерывно снижаясь.
Хорошо, что скорость полета была невелика, и он успевал отводить руками листья, которые лезли в лицо, и каким-то образом избегал встречных стеблей.
Атагельды вздрогнул, и цепочка картин его недавнего сна прервалась: Курбан тяжело вздохнул.
– Не спишь? – спросил мальчик.
– Ты опять кричал во сне, – произнес Курбан. – Что у тебя болит, малыш? Клянусь священной памятью Абу Али ибн Сины…
– Ничего не болит, дедушка, – поспешно перебил Атагельды. – Просто мне сон необычный приснился…
– Да? Что же тебе приснилось? – В голосе старика сквозила недоверчивость, плохо прикрытая ворчливым тоном.
Атагельды начал рассказывать. Старик слушал, не перебивая.
– А потом я начал снижаться и наконец опустился на землю, – заключил мальчик.
Дед спросил:
– Значит, ты в оазисе опустился?
– Да.
– А в каком месте?
– Неподалеку от колодца.
– Ну что ж, – подвел итог Курбан. – Зря ты переполошился. Сон как сон. Мне тоже в детстве снились полеты. Ученые люди говорят, это к росту. – Он помолчал немного и спросил: – И это все?..
– Что ты, дед, – листья под Атагельды зашуршали, – самое интересное впереди! Едва я опустился на землю, растительность вокруг меня исчезла, та, которая составляет оазис. Куда ни глянь, простиралась степь, поросшая ковылем. Не успел я подивиться такой перемене, как издали послышалось ржание коней, крики всадников. Я едва успел спрятаться за холм и принялся из-за него наблюдать.
– Дальше.
– Всадники ехали на мохнатоногих крепких конях, их сбруя позвякивала серебром. Посреди отряда восседал на белом скакуне богато одетый человек в остроконечной шапке с лисьим хвостом.
– На скакуне, говоришь? – перебил Курбан. – Ясно, откуда попал он в твой сон. Я тоже всегда любуюсь конем, который…
– Не в коне дело. – Голос Атагельды зазвенел от волнения. – Вот послушай, что было дальше. Один из всадников держал огромный кумган из обожженной глины.
Отряд спешился перед самым холмом. Ветер доносил до меня слова на незнакомом языке, запах разгоряченного лошадиного пота. Я осторожно выглянул из-за холма. К счастью, пришельцы меня не заметили. Бросив на песок луки и колчаны со стрелами, они рыли маленькими заступами, привезенными с собой, какую-то яму, подчиняясь указаниям начальника в остроконечной шапке.
Когда яма оказалась достаточно глубокой, «лисий хвост» дал им команду остановиться. Кто-то расстелил перед ним ковер, и начальник высыпал из кумгана содержимое. Дед, о таком богатстве я слыхивал только в сказках Шехерезады! На ковер, звеня, хлынул поток золотых монет. Каждый из желтых кружочков сверкал, словно маленькое солнце. Сверху на эту груду упало несколько драгоценных камней, каждый из которых был достоин украсить корону магараджи…
