Олег Языков - Хождение за три неба
Шар от моего корреспондента пришел пустым. Ну, что ж… Ожидаемо. Не ожидал мужик такой радости, понятное дело. Пока получил, пока дрожал, прислушиваясь к страшному зверю в картонной коробке с отверстиями для воздуха. Пока выпустил зверей из ящика, пока хватался за сердце и капал себе валерьянки… пока ловил и восхищался, читал письмо — время-то идет. Подожду и я. А вот три остальные картонные корабли пришли целыми и не вскрытыми. Экипажи были живы и здоровы. Но несколько возбуждены. Отправил их в санаторий, на солнышко, на песочек.
Через сутки, я, весь на нервах от переживаний, получил ответную посылку. Надо же было такому случиться, что со мной опять увязался Кошак! Этот гад вел себя все смелее и смелее. Теперь он уже не боялся заходить в тир, выбрал себе под наблюдательный пункт большой стол и встречал, и провожал прибывающие шары возбужденным блеском зеленых глаз.
Вот и сейчас Кошак вольготно разлегся на столе и с интересом наблюдал за прибытием трамвая. Кстати, совсем забыл за всеми этими хлопотами вам сказать… В общем, после моих упражнений с лопатой и расширением подвала, шар немного изменился. А именно — он перестал трещать и распускать сиреневые щупальца. Цвет стал чисто белым, ярким, но не режущим глаз. Похорошел шар, на пользу ему пошла моя задумка. Он как бы выздоровел. Ну, это мое мнение такое… субъективное.
Так вот, шар прошел, раздался металлический лязг, и что-то упало и кувыркнулось по полу. Клетка! Как знал ведь! Тут, хищной тенью, к клетке метнулся Кошак. Что-то пискнуло, хрустнуло, я заорал: «А ну, брось сейчас же, паразит!», но было уже поздно. Кошак, прижав уши, обернулся ко мне, светя желтыми азартными глазами, и зашипел сквозь зубы. А в зубах у него билось какое-то живое существо!
Не долго оно было живым… В общем, когда я на своих ходулях загнал мелкого хищника в угол и отобрал у него жертву, было уже поздно. Я на ладонях принес еще теплый комочек к столу, под свет. У меня в руках лежала маленькая, красивая, с дивным ультрамариновым оперением, птичка. Сказочная синяя птица… Мертвая и изломанная. На клюве которой, как у наших земных носорогов, было три маленьких, острых рога. Птица-носорог, в общем. Очень надеюсь, что она была смертельно опасна, а Кошак просто меня спас. Иначе — кранты гаду!
Я горько вздохнул и полез на солнышко. Проводить похороны. Надо бы на плите высечь что-нибудь подходящее… Какую-нибудь эпитафию для птицы. «Безумству храбрых поём мы песню…» — вроде бы подойдет.
Да, а письма-то не было. И клетка оказалась не золотой. Но, — это не главное.
Пороть кота я не стал. Он ведь хотел как лучше… То, что получилось как всегда, никакого удивления у меня не вызвало. Видать судьбинушка наша такая. Однако надо что-то делать… во избежание, так сказать. А зачем там, в подвале, стоят еще два стола, а? Может, шустрые предки уже сталкивались с такой проблемой? Я бы не удивился. Полез под землю, осмотрелся и понял — а ведь я был прав в своих подозрениях. Столы стояли именно на тех местах, где бы я их и сам оставил, убрав с оси. Ну, я их и вернул на остановку. Вот на этот стол будем принимать подарки, а с этого стола отправлять. Принято единогласно. Теперь дело за отправкой фотографий. Между прочим, у меня появилась и другая идея. Только вот наличных денег у меня осталось мало.
Пришлось совершить акт грабежа и крысятничества. Я прошел в офис, открыл старый металлический ящик для документов, изготовленный, судя по пластинке, еще на заводе «Красное Сормово», и достал железную шкатулку, в которой хранился наш общак. На спиртное мы сбрасывались с напарниками, на чай-кофе, деликатесы разные. В шкатулке было чуть больше одиннадцати тысяч. Хватит, и у меня еще кое-что есть, добавлю в случае необходимости. Положив листочек с украденной у товарищей суммой, я захлопнул шкатулку и убрал ее на место. Пора звонить Тарасу.
А он и сам меня хотел вызвонить. Опилки он для меня достал. Вот, заодно, я и дам ему еще одно поручение. На следующий день пришел самосвал с опилками. Тарас прибыл на нем лично.
— Дывись, Афанасий, яки гарны опилки! Як масло — желтые, чистые! А как пахнут-то — чуешь?
— Чую, чую… Ты не шпалы с креозотом строгал?
— Тю на тебе! Чистый бук!
— Ага, бук… Ты бы еще сказал — секвойя! Ладно, пойдет. А еще один самосвал? Будет? Ну, хорошо, смотри — не зажми. Ссыпай вот сюда, в короб. Да, хорошо твои ребята отработали, Тарас, хорошо! Молодцы парни. Я ими очень доволен. Может, еще что закажу… но это потом. А пока вот, держи денежки. Купи ты мне, друже Тарас, планшетник какой. Продаются в военном городке планшетники? Я так и думал… Нет, роскошный и очень дорогой не надо, так — тысяч в двенадцать-тринадцать, мне и такого за глаза будет. Но чтобы видеокамера у него была обязательно, понял? И программы для работы с видеоизображением пусть поставят. Завтра привезешь? С опилками? Вот и хорошо! Жду…
Так, завтра и начнем готовиться к новому запуску в неведомые дали! Буду ваять «живое письмо»!
Глава 16
Утром, после того, как я передал в особый отдел свои традиционные «три тройки», дежурный офицер попросил меня посидеть у телефона. Мне должны были позвонить по спецсвязи из Москвы. Во как! И кому же я там понадобился? Интересненько… Вопросов дежурному я, естественно, задавать не стал, не принято это у нас, а молча сел в засаду у телефона. Ждать пришлось недолго. Буквально через пару минут раздался обещанный звонок.
Оказалось, меня домогался Константин. Он радостно поздоровался, со смехом рассказал об отдыхе на море со своими, вконец замотавшими его внуками, и попросил приглядеть за Кошаком еще несколько дней. Он, мол, хочет немного погостить у сына. Ну, погостить у сына — это дело житейское, понятное дело. Одно не понятно — как Костя сумел добраться до телефона спецсвязи в Москве? Вот и я говорю — сумнительно все это…
Однако, сомнения сомнениями, а мне дела пора делать. Надо готовить посылочку моему корреспонденту — камешки и фото. Вполголоса напевая знаменитую когда-то песенку Евгения Долматовского на музыку Матвея Блантера, я, внимательно разглядывая и тщательно полируя синтетические драгоценности суконкой, меланхолично тянул:
«В кармане ма-а-леньком моем Есть карточка-а твоя… трумм-трумм… Так, значит, мы всегда-а вдвоем, Моя любимая-я-я…»
Оп-па! Я заперхал. Это что же получается? Любимая — это я, что ли? Потому, что посылаю черт его знает куда и кому свои фотографии? Не пойдет! Я самец! А самец — это звучит гордо! Почему не мужчина? Да для того, чтобы с полным основанием называть себя мужчиной, у меня, судя по тому анекдоту из жизни грузинцев, немного не хватает золотого запасу…
