Алексей Корепанов - Ворота из слоновой кости
Правда, уже наутро, в Ленинграде, он убедился, что никому в стране победившего социализма нет дела до отечественных туристов-одиночек – в смысле, где и как такому одиночке устроиться на ночлег. Вместо того, чтобы любоваться шедеврами Эрмитажа и Русского музея, вместо того, чтобы бродить среди надгробных памятников Александро-Невской лавры и фонтанов Петергофа, вместо знакомства с экспозицией Казанского собора, превращенного в музей истории религии и атеизма, вместо посещения Марсова поля и легендарного крейсера «Аврора», Кононов весь первый день своего пребывания в «Петра твореньи» потратил на мотание по гостиницам. «Балтийская» на Невском и «Заря» на Курской... «Киевская» на Днепропетровской и «Ленинградская» на Майорова... «Московская» на Московском и «Нева» на Чайковского... «Россия» на площади Чернышевского и «Северная» на площади Восстания... «Турист» на Севостьянова и «Южная» на Расстанной...
Повторялась все та же, сочиненная Самуилом Маршаком, история с мистером Твистером – сезон организованного туризма был в полном разгаре, а Кононов, увы, организованным туристом не был.
Отчаявшись найти пристанище хоть где-нибудь, он разузнал адрес управления гостиниц и ломанулся туда – на частную квартиру ему не хотелось, он желал чувствовать себя абсолютно независимым от прихотей какой-нибудь хозяйки. И там, сжалившись, наконец, над ним, судьба свела его с бывалым человеком, раскрывшим ему секреты «гостиничной» тактики. Не нужно, высунув язык, бегать по Ленинграду от одной гостиницы к другой, объяснил ему бывалый человек из Кировограда, уже не в первый раз приехавший в Питер.
Нужно просто узнать в гостиничном управлении, где сегодня наибольшая вероятность поселения. А потом топать в эту гостиницу – в которой тоже, естественно, нет мест – и ждать до упора. До упора! Хоть и сутки. И место обязательно найдется. А сегодня, сказал бывалый человек, все уже узнавший, таким «наиболее вероятным» местом является гостиница «Ладога» на улице Шаумяна, 26, куда лично он прямо сейчас и направляется.
Кононов прокатил бывалого человека с Украины на такси до улицы Шаумяна – и, как оказалось, не напрасно. Солнце еще не успело закатиться за крыши, как Кононов обрел столь желаннее временное жилище...
Потом были другие города, много других городов – и Кононов овладел искусством действовать напористо и уверенно, не скупясь на «подмазку» дежурных администраторш.
За лето он побывал в Таллине и Пскове, Риге и Лиепае, Юрмале и Вильнюсе, Минске и Бресте. Ближе к осени посетил Тбилиси, потом Ереван и Баку. Зимой бродил по Ашхабаду, Душанбе и Ташкенту, а из Средней Азии хотел податься на Дальний Восток, но вместо этого отправился в прямо противоположную сторону, в Ижевск – на родину отца. После Волгограда и Ростова-на-Дону навестил и родные края мамы – провинциальный Курск. Потом добрался и до Симферополя, и до Ялты, и до Кишинева с Одессой. А из Киева намеревался двинуть в Харьков, а оттуда – в Карпаты...
Были у него и всякие знакомства, много чего было... Такая жизнь перелетной птицы и затягивала и утомляла. Бесконечные гостиницы... Улицы, улицы, улицы... Постоянное ощущение временности своего пребывания в очередном городе, чувство отстраненности, непричастности к происходящему. Вокзалы... Вагоны поездов... Все это, в конце концов, стало угнетать – сколько же можно жить походной жизнью! – и тем не менее он, не признаваясь в этом самому себе, намеренно оттягивал и оттягивал свое возвращение на волжские берега, в Калинин.
И однажды он все-таки честно сказал себе: да, Андрей, ты просто боишься возвращаться, потому что не знаешь, чем тебе заниматься в Калинине и как вообще жить. Устраиваться на работу? Кем? И какой смысл работать, если денег и так – навалом?..
Но он знал, что нужно вернуться: снять квартиру, уладить дела с пропиской и попытаться сблизиться с собственной семьей, стать там своим – хорошим другом для отца и мамы, завоевать расположение маленького Андрея – самого себя... Найти, наконец, настоящую, подлинную собственную половину – ведь ему уже сорок один...
В общем, к осени Кононов был твердо намерен навсегда вернуться в Калинин – он был по горло сыт своим грандиозным турне. Нужно было налаживать жизнь в этом времени, потому что никакой другой жизни ни в каких других временах не предвиделось...
Конечно же, он не удержался от того, чтобы еще раз не проверить машину времени – еще прошлым летом. Попытка, как он и предполагал, закончилась безрезультатно. Нет, машина времени не отключилась, не исчезла, она беспрепятственно выдавала информацию, успешно справляясь с ролью записной книжки-органайзера – но не более. Контакт, который Кононов ощутил в тверском универмаге в две тысячи восьмом году и благодаря которому очутился в калининском универмаге в тысяча девятьсот семьдесят первом, не возникал. Можно было считать, что никакой машины времени не существует...
...Солнце переместилось по небу и все-таки изловчилось заглянуть под навес столика, за которым сидел Кононов. Он откинулся на спинку плетеного кресла, пряча лицо в тень, сделал последний глоток уже нагревшегося пива. Сегодня он намеревался побывать в Киево-Печерской лавре, но пиво и жара привели его в полусонное состояние и он подумал, что лучше вернуться в гостиницу – благо остановка двенадцатого троллейбуса совсем рядом, на другой стороне Крещатика, – вздремнуть часок, а уж потом принять душ и отправляться в лавру. Кононов огляделся, отыскивая официанта, и вдруг почувствовал, как ожила в его сознании машина времени. Он замер, всем телом навалившись на собственную руку, лежащую на подлокотнике кресла, и внутри у него то ли прозвучали, то ли еще каким-то образом проявились слова. Это были не его слова.
– Погоню решили устроить, говноеды? Ну что ж, давай, бегай. Только где ты будешь меня искать?
8
В вагоне-ресторане висела пелена табачного дыма, хотя оконные рамы были приспущены, и белые занавески трепыхались на ветру, мчась вместе с поездом на северо-восток, к Москве. Народ за столиками безбожно курил, имитируя паровозы, народ пил водку, наливая из пузатых графинчиков, народ закусывал винегретами, салатами из капусты и прочим, и партии отдельных уже не совсем трезвых голосов накладывались на тупой однообразный речитатив колес, образуя какой-то не весьма мелодичный звуковой конгломерат. За окнами, сливаясь в сплошную темную стену, уносился назад лес, и первые звезды уже высыпали на вечернее небо, наливающееся все более густой и глубокой синевой. Трудно было представить, что там, возле этих далеких чистых звезд, на неведомых планетах, тоже снуют туда-сюда обшарпанные, с заплеванными тамбурами и грязными туалетами поезда тамошних министерств путей сообщения, и тамошние пассажиры тоже пьют водку в раскачивающихся вагонах-ресторанах да еще и полируют ее теплым «Жигулевским», потребляемым, как правило, прямо из горлА...
