Андрей Круз - Лучший гарпунщик
— Это наша «Чайка». — с гордостью сказала девочка.
— Красивая. — ответил я, нимало не покривив душой — для меня все парусники всегда красивыми были.
— Отец ее всего два года как достроил. — снова погрустнела девочка. — Он такой счастливый был, когда пришел на ней с верфи, что даже договорился в школе, чтобы меня на две недели отпустили с ним в плавание. Забрал меня прямо с урока, и мы пошли на Кривую Раковину за копрой и пальмовым маслом. Так здорово было.
Я не нашелся, что ответить. Так себе из меня утешитель, если честно. Стоит ей погрустнеть, и я сразу и совершенно теряюсь. Не умею я обращаться ни с детьми, ни с подростками, и меньше всего с теми из них, которые только что осиротели. Я даже подумал, грешным делом, что Вера так привязалась ко мне потому, что я попался ей на дороге в тот момент, когда она больше всего нуждалась в отце. А что я еще заметил, так это то, что этот ребенок стал мне совсем не безразличен, разбудил, наверное, какие-то дремавшие до сих пор отцовские чувства. Ну, да и к лучшему, наверное. Не было у меня никогда никого, а тут вдруг… нет, дочерью назвать — еще заслужить надо право. Посмотрим. Мой ребенок, короче!
А в общем… надо снова учиться отвечать за кого-то еще, кроме самого себя. Пора уже, а то как со службы ушел, так и забыл, как это делается.
Тем временем мы приблизились к воротам форта, возле которых, под навесом, опиравшемся на столбы в диагональную черную и белую полосу, дремал какой-то дедок с револьвером на поясе и латунной бляхой на шее — сторож, видать. Сам форт явно давно не выполнял обязанности оборонительного сооружения — потребности такой не возникало, поэтому ворота в него были распахнуты и никто свободному входу и выходу не препятствовал. Судя по всему, с тех пор, как сия крепость обросла со всех сторон городом, ее настоящее значение утратилось окончательно, и она превратилась в аналог местного Кремля, эдакий административный анклав.
— Здесь вся власть городская квартирует? — спросил я свою спутницу.
— Здесь. — кивнула она. — Тут и голова, и полковник, и даже тюрьма здесь. Городской арсенал и склад резерва, все как полагается.
— Откуда ты такая грамотная в организации службы? — подколол я ее.
— Этому в школе учат, на уроках военного дела. — чуть удивилась она вопросу. — У вас не так?
— Да… почти так. — согласился я, вспомнив свои уроки НВП.
Мы прошли в ворота, створки которых, сделанные из толстенного деревянного бруса и перехваченные стальными лентами, были распахнуты настежь, и оказались не в таком уж обширном дворе — я ожидал другого. Внутри форт был поделен стенами на несколько отдельных территорий, и вся левая, если смотреть от центрального прохода, сторона, была отгорожена.
Сам центральный проход был вымощен кирпичом, и сейчас ремонтировался. Небольшой участок был огорожен бечевкой, и там двое в простых холщовых портках и длинных рубахах, подновляли песчаную подушку. Оба были в бронзовых ошейниках с кольцами, а на лицах у обоих виднелась татуировка. Причем, татуировка фигурная, плотная, покрывавшая почти всю кожу, не слово «НЕГР», выбитое клеймами.
— Это кто такие? — шепнул я.
— Негры, собственность городской власти.
— Пленные?
— Нет, пленных дальше отправляют, на рудники, в наказание. — ответила Вера. — Там долго никто не живет, а здесь, на легких работах, оставляют тех, кого купили.
— А у кого покупаете? — удивился я.
— У турок, чаще всего.
— А у этих, из Племени Горы?
— С ума сошел? — поразилась она моему вопросу. — Племя Горы ловит негров из племен, что близко живут. Им убежать ничего не стоит, свои рядом. А турки привозят издалека, и им бежать некуда.
— А в местные племена?
— Племена не любят чужаков с другой татуировкой. — объяснила Вера. — Тоже сделают рабами, или просто убьют. Или перепродадут Племени Горы, а те — туркам.
— А у вас свои негры есть? — спросил я. — Ну, дома, в смысле.
— Нет, откуда? — снова удивилась она. — Негры есть у плантаторов, но у них и объездчиков своих много. Кто будет негра держать в доме? Кому жизнь недорога? Есть свободные негры, конюх, например, и повар, но они работают по найму.
— Это как? — не понял я.
— Если негр готов вступить в лоно Церкви Христовой, то он ходит в больницу при храме и там ему начинают выводить татуировку с лица. — снова пустилась в объяснения моя спутница. — Когда ее всю сведут, местный Преподобный допускает его к Крещению. И после этого его отпускают — никто не вправе держать в собственности христианина, вернувшего себе облик Божий. Правда, никто и не обязан его кормить, поэтому он должен найти себе работу. И ходить в больницу, где ему будут понемногу сводить татуировку со всего тела.
— Ага… во как. — поразился я. — А если он перестанет ходить в больницу?
— Тогда Преподобный вправе его судить, как за малое преступление. И он будет наказан, как карманник, попавшийся в первый раз.
— Это как?
— Кнутом, как же еще? — снова удивилась она моему вопросу.
— Ага… — только и нашелся, что ответить, я.
— Вот здесь полковник сидит. — сказала между тем Вера, указав на низкую деревянную дверь в стене массивного одноэтажного флигеля. напоминающего цейхгауз.
Никакой охраны у двери не было, поэтому мы просто толкнули дверь и оказались в полутемном и довольно прохладном, особенно после уличного зноя, помещении. Низкий потолок, маленькие окна в глубоких нишах, длинный стол, за которым сидела уже знакомая четверка — «Цыган», недавно на наших глазах клеймивший преступников, и трое его помощников, все с висящими на шее латунными бляхами со знаком креста и какой-то надписью. На столе расположился кипящий чайник, а на развернутой бумаге красовалась горка свежих калачей.
В углу комнаты стояла ружейная пирамида, в которой в рядок выстроились вороненые винтовочные стволы, на стене висели какие-то плакаты о розыске и объявления, и еще черный простой крест. К моему удивлению, никаких икон в «красном углу» я не увидел, хоть и ожидал.
— Чем служить можем, уважаемые? — спросил пожилой дядек — тот, что держал на казни коробку с клеймами.
— Нам бы к полковнику. — сказала Вера. — О нападении на обоз рассказать.
— Туда проходите. — лаконично сказал он, указав на еще одну дверь, в дальнем конце караулки.
— Спасибо. — хором ответили мы и направились туда.
За дверью оказалась еще комнатка, теперь уже совсем тесная, большую часть которой занимал письменный стол, заваленный бумагами. На побеленной стене, возле обязательного креста, висела большая карта окрестностей города с какими-то пометками и воткнутыми в нее флажками и значками. Еще на стене, на крючьях. как у оружейника на стенде были, висели несколько разных винтовок.
