Стивен Бакстер - Эволюция
И со временем кротовый народ отказался даже от самого дорогого, что было в наследии млекопитающих: от самой теплокровности. Поскольку кротовый народ редко рисковал покидать свои норы, он не нуждался в таких дорогих механизмах обмена веществ — и холоднокровный разведчик требовал меньшего количества пищи, чем теплокровный. С этим расстались без сожаления. Со временем колониальный народ станет ещё мельче — мельче, чем может поддерживать физиология любого теплокровного млекопитающего. В следующие несколько миллионов лет этот кротовый народ начнёт собираться в колонии, словно крохотные ящерицы, конкурируя с пресмыкающимися и земноводными, которые всегда населяли микро-экосистемы.
И вот кротовый народ, подрагивая усами, сновал по своим забрызганным слюной коридорам, напуганный и глупый. Но во снах их рудиментарные глаза, покрытые плотью, блестели и бросали пронзительные взгляды, когда им снились странные сны о широких равнинах, по которым они бегали и бегали.
Она потеряла счёт времени. Запертая в удушливой жаре камеры, она спала, ела корни и клубни, сосала воду из корней дерева. Кротовый народ не беспокоил её. Она оставалась там в течение многих дней, не получая импульса к действиям — лишь ела, мочилась, испражнялась и спала.
В конце концов, однако, кое-что всё же потревожило её. Она проснулась и вяло огляделась.
В тусклом рассеянном свете она увидела, что кротовый народ сновал в камеру и обратно через узкий проход в крыше. Они двигались толкающейся колонной; дряблая кожа на их бледных телах сминалась, когда они прижимались друг к другу, их вибриссы дёргались, когтистые руки царапались.
Хотя на задворках её мышления маячили мыше-раптор и прочие опасности, Память страстно желала выбраться на открытое место — она жаждала дневного света, свежего воздуха и зелени.
Она ждала, пока пройдёт кротовый народ. Затем она вскарабкалась по низким кучам корней и полезла по узкому пролому в своде камеры.
Это было нечто вроде вытяжной трубы, на выходе из которой виднелась трещина фиолетово-чёрного неба. Вид неба подстегнул её рвение, и она ещё сильнее втиснула своё тело в узкую неровную вытяжную трубу, царапая землю руками и ногами, коленями и локтями, заставляя грудь и бёдра пролезать в щели, которые выглядели слишком уж маленькими для них.
Наконец её голова поднялась над уровнем земли. Она глубоко вдохнула свежий воздух и сразу же почувствовала себя гораздо бодрее. Но воздух был холодным. Искривлённые очертания баранцовых деревьев выделялись на фоне усыпанного звёздами неба. Была ночь, самое естественное для кротового народа время рисковать и выбираться на поверхность. Она вытянула наружу руки, упёрлась ладонями в поверхность земли, и с силой ловкого древолаза потянула своё тело вверх, вытащив его из воздуховода, словно пробку из бутылки.
Люди из кротового народа были повсюду: они бегали, опираясь на задние лапы и костяшки пальцев, сопели, шуршали ногами и извивались. Но их движение было упорядоченным. Они передвигались большими колоннами, пробивая себе проходы сквозь термитники и муравейники, к баранцовым деревьям и от них. Они собирали орехи, которые гроздьями росли у корней деревьев — орехи, которые иногда были размером с их головы. Но было видно, что они не пробовали раскалывать их, чтобы добраться до мякоти. Они даже не забирали их в свои подземные склады. Фактически же она видела сейчас, как они, напротив, вытаскивали орехи из подземных камер.
Они брали орехи по одному и несли на край рощи баранцового дерева. Там рабочие раскапывали землю, разбрасывая редкую траву, чтобы сделать небольшие ямки, в которые клали орехи и закапывали их.
Каждый баранец был центром симбиотического сообщества насекомых и зверей.
Симбиоз между растениями и другими живыми организмами был очень древним явлением: цветковые растения и общественные насекомые фактически эволюционировали в тандеме, одни служили потребностям других. И общественные насекомые, муравьи и термиты, были первыми, кто оказался вовлечённым в репродуктивные стратегии нового вида деревьев.
Каждое явление симбиоза было своего рода сделкой. Симбионты растений, насекомые или млекопитающие, срывают семена баранцовых деревьев, растущие у основания их корней, но не будут их поедать. Они сохраняют их. И когда наступают подходящие условия, они переносят их в место, подходящее для посадки, обычно на краю уже растущей рощи, где конкуренция с уже растущими там деревьями или травами будет меньше. И так роща будет разрастаться. За свои усилия симбионты получают в награду воду: воду, которую корни баранца, проникающие в почву исключительно глубоко, поднимают наверх даже из глубинных водоносных слоёв в самой засушливой местности.
Кротовому народу, который жил совместно работающими колониями и по-прежнему обладал гибкими руками и мозгом примата, оказалось нетрудно научиться следовать примеру термитов и муравьёв и начать самостоятельно заботиться о баранцовых деревьях. Действительно, благодаря своему более крупному размеру им удавалось переносить груз большего веса, чем насекомым, и результатом этого было появление нового вида баранца, с более крупными семенными коробочками.
Для баранца это было вопросом действенности стратегии. Теперь баранцу приходилось тратить гораздо меньше энергии на каждый успешно растущий сеянец по сравнению со своими конкурентами. И потому эта репродуктивная стратегия позволила баранцу процветать там, где не могли жить другие виды деревьев. Мало-помалу, по мере того, как их симбионты разносили их семена из садов на луга, разные виды баранцов вышли на равнины. Наконец, больше чем через пятьдесят миллионов лет после начала триумфа трав, деревья нашли способ оказывать им сопротивление.
Баранцовые деревья устроили первую великую растительную революцию со времён возникновения цветковых растений, которые появились во времена, предшествующие событию в Чиксулубе. И в грядущие эпохи — наравне с первым появлением растений на суше, которое позволило животным покинуть море, наравне с эволюцией цветковых растений, наравне с расцветом трав — этот новый архетип растительного мира окажет глубокое воздействие на все формы жизни.
Сидя на земле, по-прежнему глубоко дыша, наблюдая за загадочным поведением кротового народа, Память заслышала знакомые мягкие шаги и ужасное шипящее дыхание. Она медленно повернула голову, стараясь оставаться незаметной.
Это был мыше-раптор — тот же самый подросток, который покинул своё стадо слоновьего народа, чтобы поохотиться на неё в этих местах. Он стоял рядом с цепочкой бегущих кротовых людей, который сновал туда-сюда между деревом и своими делянками, не обращая внимания на угрозу, которая буквально нависла над ними.
