Валерий Генкин - Похищение
- Не отчаивайся, милый, она сама тебя найдет. Екатерина только о тебе и расспрашивала. Видно, ты ей чем-то интересен. Врожденный дефект вкуса, я думаю. Признаюсь, я не скрыла от нее, что страдаю тем же. Хотя, что тебе до моих страданий! Я длинная, рыжая и зубы у меня как у Щелкунчика. А тебе подавай жгучих брюнеток с изумрудными браслетами на нервных руках, и чтоб глаза - как блюдца, ресницы - как у теленка, губы - как эти...
- Лепестки роз?
- Именно. Хотя у Екатерины они скорее похожи на двух змеек. Щеки как...
- Нежные персики?
- Снегири, я хотела сказать.
- Фауна против флоры. Так ее имя - Екатерина?
- Екатерина Платиня. Кроме имени, я о ней ничего не знаю. Мне только показалось, что под этим веселым возбуждением она прячет... - Марья - такое бывало не раз и всегда заставало Андриса врасплох - резко изменила тон. Теперь она говорила тихо и немного в сторону.
- Утром я два часа ждала Велько в гримерной. Там была молодая женщина. Тихая такая. Эва. Ты ее знаешь?
- Не помню.
- Мы стали разговаривать. Так, пустяки. Веселый у вас праздник, сказала я. Да, веселый, сказала она. И погода подходящая. Да, в эту пору редко идет дождь. Я впервые на Лехе, сказала я. Да, теперь многие приезжают, сказала она. Такой вот разговор у нас шел. И вдруг мне, совершенно чужому человеку, она рассказывает...
Неловко, конечно, но я незаметно включила диктофон. То, что сделали с Эвой... Мне кажется, они так жадно ликуют, чтобы забыть.
Но почему она мне все это рассказала?
Перед Рервиком встали тихие глаза Иокла.
- Может быть, как раз потому, что мы чужие. Мы скоро уедем. А говорить о своей боли таким же, как они сами? Едва ли кто будет слушать. Они опустошены. Они очерствели. Они стали жестокими.
- Эва была художницей, муж - журналистом. Что-то в его статье проскользнуло лестное о Земле. Ему бы покаяться, а он в панике скрылся. Незадолго до этого за похожую провинность взяли его друга, тоже газетчика. Эва получила записку - не ищи, жди. А потом... Я тебе дам кристалл.- Марья встряхнула головой.Ну ладно, скажи, наконец.
- Что?
- Что ты безумно скучал без меня.
- Я безумно скучал.
- О!
- Я измучился от тоски.
- Неплохо. Продолжай.
- Терзался, не находил себе места, страдал от бессонницы, терял в весе, выплакал все глаза...
- Браво! Достаточно. Посмотри туда.
Тьма охватила стадион внезапно. И почти сразу в толпе начали вспыхивать свечи. На глазах рождалось огненное кружево. Оно двигалось, дышало. Оно жило.
- Надеюсь, Велько догадался снарядить оператора все это снять,- сказал Андрис.
- Съемка будет на главной площади, где фейерверк. Сейчас все пойдут туда.
К свечам прибавились факелы, фонари, горящие плошки, вспыхивали пучки соломы, воздетые на рогульки.
- "Я окружен огнем кольцеобразным, он близится, я к смерти присужден..." - с неожиданным пафосом произнес Андрис.
Марья насторожилась.
- Ты заболел, дорогой? - участливо спросила она.
- "За то, что я родился безобразным, за то, что я зловещий скорпион",продолжал режиссер не столь уверенно.
- Ай-яй-яй. Никак, стихи. Ты забыл трагические события своей юности. По-моему, тебе надо отвлечься. Я, кстати, проголодалась, а ты?
- Что? Ах да, конечно. С утра ничего не ел.
- Господи! Так пойдем немедленно.
Сквозь огненную толпу они двинулись к таверне "Сигнал Им".
А я спешу, пока не позабыл, сообщить, о какой трагедии юношеских дней Андриса говорила Марья Лааксо. Для чего открываю второе по счету
отступление
Нежный профиль Анны захватил Андриса врасплох. Он приехал на ферму к отцу, шумно отмечавшему сорок пятый день рождения.
Расслабленный долгим застольем, плясками и хохотом над раблезианскими анекдотами, кои обильно поставлял Филипп (новый сосед отца, в прошлом генный архитектор, а ныне театровед), Рервик скучал, пока не обнаружил рядом с собой эфирное создание, одетое в голубой дым. Оно не смеялось.
- Ты почему не смеешься? - требовательно спросил Андрис.
- Ах,- пропело создание,- папины шутки... Я нахожу их...
Тогда-то Рервик и увидел этот профиль - восхитительная линия подбородка, трогательная шея, теплый розовый румянец.
Зрелище подействовало на него как добрый удар свинцовой трубой. Погрузило в туман. Лишило бдительности. Не будь это так, уже первая прогулка с Анной насторожила бы Андриса. Они ушли с пирушки, и Рервик повел ее к дому Филиппа кружной дорогой вдоль ручья. Глубокая сосредоточенность на мысли, обнять ли Анну за талию или ограничиться плечами, не позволила Андрису вникнуть в ее слова. А говорила она вот что: "Тихая ночь в жемчуг росы нарядилась, вот одинокая звездочка с неба скатилась..."
- Тебе нравится? - спросила она.
- А? Что? О, конечно. Изумительно! - Он решил остановиться на талии.
Анна меж тем гнула свое. Она бормотала о зеркале дремлющих вод, лепете сонных листьев и бледных янтарях нежно-палевой зари.
Уже у самого бунгало Филиппа Рервик приступил к делу. Когда ладонь его легла на теплое девичье бедро, Анна обратила к юноше прекрасные свои глаза и печально прошептала: "Она идет в лиловый домик, задумавшийся над рекой. Ее душа теперь в истоме, в ее лице теперь покой".
Андрис в ужасе бежал.
Любому, даже весьма недалекому молодому человеку этого оказалось бы достаточно. Но вспомним об ударе трубой, тумане и прочем. Андрис поселился у отца и стал каждый, или, как писали классики, всякий день бывать у Анны. Неделю за неделей проводил Рервик в обществе аукающих зябликов среди шуршащих камышей, тенистых дубрав и спящих купав. Наконец он совершенно одурел.
- Это излечимо? - спросил Андрис своего друга Велько, когда тот, соскучившись, приехал повидаться.- Скоро осень, может быть, смена погоды поможет?
- И не надейся,- авторитетно сказал Вуйчич.- Осень для них самый благоприятный сезон. Что-то в воздухе, вероятно. Я знаю это из хорошо информированных источников. Есть только одно средство.
- Все-таки есть? - Рервик просветлел.
- Замужество. Моя кузина Марго была такой же, пока не вышла за Кристиана.
- Я всегда считал Кристиана храбрецом. Недаром он стал штурманом эс-флота.
- Через неделю после свадьбы одна из подружек Марго имела неосторожность в ее присутствии сказать что-то насчет заката. Или рассвета. Впрочем, нет, она произнесла такое: "Природа всегда молчалива, ее красота в немоте. И рыжик, и ландыш, и слива безмолвно стремятся к мечте".
- Рыжик, ты сказал, и слива?
- Это не я сказал. Это сказала подружка Марго, моей кузины.
- Вся эта растительность стремится к мечте?
- Именно.
- Ага.
- Марго тоже сказала "ага", потом посмотрела на подругу с глубоким пониманием и добавила: "Ты совершенно права, рыжики я засолю в дубовой кадушке".
