Виталий Забирко - Все пули мимо
Однако взял я таки себя в руки и в ванную комнату поплёлся. Глянул в зеркало - батюшки-светы, глаза, что у быка, красные, а вся морда в точках пороховой гари. Почти в упор в меня половой стрелял - всю красоту мужскую попортил. Побрился, умылся, но гарь до конца отмыть не сумел. Хотел уже пемзой содрать, однако представил, какая морда будет, пятнами красными, и рукой махнул. Пусть думают, угри у меня. Авось само сойдёт.
Оделся, на кухню захожу. На столе завтрак мой фирменный да всенепременный дожидается: чашка кофе и яичница. А Пупсик на табурете сидит, бледный весь, дрожит, двумя руками в стакан с молоком вцепился.
- Утро доб... - срывается у меня с языка, но я его сразу прикусываю. Кому оно и доброе, а Пупсику вряд ли.
- Извини, - говорю, а сам глаза в сторону отвожу, - досталось тебе вчера из-за меня...
- Нич-чего, - шепчет Пупсик, стакан к губам подносит и начинает молоко маленькими глоточками пить. И слышу я, как зубы его мелко-мелко так по стеклу стучат.
Сажусь за стол, ковыряюсь вилкой в яичнице и на него стараюсь не смотреть. Век воли не видать - стыдно.
- В-всё б-бы норм-мально б-было, - трясёт Пупсика лихорадка, - н-но л-лекарст-тва конч-чились...
Тут я вилку роняю и на него обалдело смотрю.
- Так что же ты мне не сказал?! - ору.
- Я г-говорил... - обиженно оправдывается он и вдруг начинает тихонько плакать.
- Ах!.. - чуть не вырывается из меня мат трёхэтажный, но я вовремя его задавливаю. Пацан ещё на свой адрес примет.
- Погоди, это я виноват, - каюсь перед ним. - Сейчас всё будет.
Вскакиваю из-за стола что ошпаренный и в комнату залетаю. К счастью, рецепты, что лечила нацарапал, на столе так и лежат, никто их не трогал. Хватаю бумажки драгоценные и на всех парах из квартиры выметаюсь.
Провизорша в аптеке меня с пониманием встретила. Учреждение такое, что мужиков запыхавшихся и не в себе здесь нормально принимают. Впрочем, это было только вначале.
- Всего по десять! - бросаю перед ней рецепты.
Она и ухом не ведёт от такого оптового заказа, но на всякий случай рецепты внимательно читает - уж не наркотики ли там, если так много заказывают? По выражению лица вижу, что нет. Просмотрела она все рецепты и к первому возвращается.
- Десять ампул? - переспрашивает.
- Нет, упаковок!
Вот тут-то морда у неё и вытягивается. Будто я ведро касторки покупаю.
- А вы не ошиблись? - осторожно намекает она на мой вид запыхавшийся.
- Ошибся, - соглашаюсь я и дух перевожу. - По двадцать. Каждого. Наименования.
Наверное, у меня на морде было написано нечто более чем "не в себе", поскольку безропотно провизорша мне всё отпустила. Три пакета громадных получилось.
Припёр я лекарства домой, пакеты на стол в кухне взгромоздил. И Пупсик тут же - вот уж, действительно, что наркоман, - буквально в них закопался. Ампул пять обезболивающего сразу принял и бутылку успокоительного высосал.
К мази, правда, не притронулся. Здесь я, пожалуй, маху в угаре дал. На фига я её столько накупил, если он мазью всего раза два и пользовался, и с кожей у него теперь всё в порядке?
Наконец отвалил Пупсик от пакетов, что алкаш, на похмелугу стаканяру опроставший. Порозовел, посвежел, дрожь в руках куда девалась.
- Спасибо вам большое, Борис Макарович, - лепечет.
- Да чего там... - деланно машу рукой, но чувствую вдруг, что-то в горле скребёт. Этого мне только не хватало! Может, ещё и слезу пустить? Напускаю на себя вид озабоченный и на часы смотрю.
- Ого! - восклицаю. - Пора на работу, а то опоздаю.
И хоть знаю, что и Пупсик знает - какая там "работа", а сегодня, тем более, и "опоздание", - но что-то мне ему ведь НАДО сказать, чтобы слинять отсюда и нюни не распустить?!
- А завтрак? - пытается остановить меня Пупсик. - Я сейчас разогрею!
- Некогда, - машу рукой. - Найду, где перекусить. Бывай. Думаю, сегодня я тебе хлопот не доставлю.
И скоренько-скоренько выметаюсь.
Выхожу из подъезда, и настроение у меня - лучезарное. Уж и не знаю, то ли оттого, что помог пацану своему, то ли он меня своей экстрасенсорикой до поросячьего визга накачал.
Гляжу, а мою машину какой-то мужик, донельзя толстозадый да плешивый, тряпкой обстоятельно елозит. Подхожу ближе и узнаю. Профессор наук каких-то космических, лауреат чего-то там. Помню, я в детстве пацаном во дворе бегал, так коробочку свою во всю ширь разевал, когда его на "Волге" чёрной к подъезду подвозили, а он важно, ни на кого внимания не обращая, из машины выбирался и шествовал к себе домой. Лощёный тогда был весь из себя. А сейчас от лоска былого разве что лысина блестящая осталась.
Может, я ошибся, и он свою машину моет? Смотрю на номера - да нет, моя. И тогда я просекаю ситуацию. Не кормят сейчас бляхи лауреатские, а счета в швейцарском банке при совке не положено было иметь. Так что на мели мой профессор.
- А Сэмэн где? - спрашиваю.
Профессор спину кряхтя разгибает, ко мне поворачивается.
- Здравствуйте, сосед, - говорит и улыбку подобострастную пытается на лице состроить. - Приболел Сёмка, сынок мой. Вот я и решил вместо него...
Смотрит он на меня сквозь очки с толстенными линзами и моргает часто. А очкам этим лет-лет - позолота с оправы пооблезла, левая дужка резинкой от трусов примотана, одно стекло треснуло.
Ох, и здоров ты заливать, дядя, думаю себе, видя, как он с ноги на ногу конфузливо переминается и тряпку в руках мнёт. Но вслух не говорю. В конце концов это их семейное дело.
- Пусть выздоравливает ваш Сёмка, - желаю я, сую в руку профессора пару баксов и сажусь за руль.
Во, время пошло! Рэкет везде, даже на семейном поприще. Небось папаша сынка дома запер, чтобы самому копейку урвать. Где ещё такое в мире есть или было? Это наше только, чисто расейское. И история об этом талдычит: Ваня Грозный да Петя Первый со своими отпрысками ещё покруче обошлись.
Ч а с т ь в т о р а я
КИЛЛЕР
Хирург, обследовавший Пупсика на квартире у Пескаря, никогда не практиковал в психиатрии и поэтому, не будучи особо уверенным в своём диагнозе, прописал самые простые лекарства. Чтобы на всякий случай не навредить. Но, странное дело, они оказали на организм весьма благотворное действие, в отличие от транквилизаторов, вводимых ранее по строгой схеме лечащим врачом Пупсика Иваном Максимовичем. Транквилизаторы камня на камне не оставляли от кошмарных видений, разбивая их на мельчайшие осколки, но именно эти осколки, разрознённые, недосказанные, а потому ещё более ужасные, чем сами кошмары, разрушали психику, доводя сознание до каталептического ступора. Новые же лекарства просто успокаивали, позволяя жутким видениям из подсознания безболезненно, не травмируя психику, проявляться в голове. Теперь, когда наступал период регресса, Пупсик созерцал своё падение в Бездну как бы со стороны. Страх по-прежнему присутствовал, но он не переходил в ужас, ледяным панцирем сковывавшим мозг. Даже в это время Пупсик, оставаясь сторонним наблюдателем выпущенных из подсознания химер, обладал способностью управлять событиями, происходившими в жизни его, как он считал, опекуна. И лишь когда из Бездны конденсировался блистающий звёздной чешуёй дракон, Пупсик терял контроль над действительностью. Но и тогда ужас не захлёстывал его, как ранее, своей беспредельностью. Появилось какое-то странное, дикое в своей несуразности чувство непонятного влечения к огнедышащему чудовищу - наверное, нечто похожее испытывает кролик, заворожёно, помимо воли, мелкими-мелкими заторможенными шажками, но всё же передвигающийся на собственных лапах в пасть удава. Или приговорённый к высшей мере наказания узник, неопределённо долго ожидающий своей участи и от её неотвратимости начинающий желать как можно более скорого исполнения приговора. В эти мгновения встреч с драконом Пупсик сжимался в комочек, словно пытаясь превратиться в неосязаемую точку, в ноль, и одновременно старался затормозить сознание,
