Филип Фармер - Властелин тигр
Вернувшись домой, Рас признался в случившемся родителям Мирьям высказала уверенность, что Игзайбер сможет возместить ему потерю. Возможно, очень скоро — вон как тучи сгустились. Видать, Игзайбер на что-то гневается — когда он зол, он грохочет с небес проклятиями и швыряется ножами молний.
Перед самым закатом тяжелые мохнатые тучи, перевалив через западный край гор, дохнули на плато холодом. Рас, родители, домашняя живность — все сгрудились у горящего очага. Когда ветер загонял дым обратно в дом, все кашляли и чихали. Юсуфу, прокашлявшись, снова поклялся починить дымоход. Он постоянно сплевывал в огонь; запах кипящей слюны мешался с запахом дыма.
Рас, в отличие от стариков, не мерз — он привык к ночевкам под открытым небом и даже зимой редко укрывался. Он дрожал по другой причине — ледяной занозой его сердце колол холодок неизвестности и ощущение чего-то неизбежного в близком будущем.
— Откуда берутся ножи? — спросил Рас неожиданно. Юсуфу заворчал и ответил:
— Тысячу раз я говорил тебе об этом, о сын мой безмозглый!
— И тысячу раз лгал, — отрезал Рас. Он видел сквозь дым покрасневшие слезящиеся глаза отца и не отводил от них взгляда. — Если отец лжи — Дьявол, то ты и есть тот самый Дьявол!
— Ах ты, нахальный, неблагодарный ублюдок! Не будь ты таким слоном, а я таким измученным годами и хворобами, что достались мне вместо твоей благодарности, я колотил бы тебя до тех пор, пока не завоешь громче бури.
Легкий на помине, снаружи поднялся и заголосил, набирая силу, ветер. Громыхнув, как рухнувшая скала, ударил гром. Совсем рядом ослепительно полыхнула молния и высветила задымленный воздух хижины. Все трое подскочили.
С нескрываемым сарказмом Рас произнес:
— Расскажи мне, мамочка, еще раз эту историю — о том, как Игзайбер швыряется ножами в виде молний.
Мирьям взглянула на сына с состраданием:
— Это чистая правда, сынок. Разве я, твоя мать, стала бы лгать тебе? Буря вызвана гневом Игзайбера. Он в ярости, Он хочет вернуть свои греховные создания на стезю добра. Случается, Бог даже убивает нечестивца, виновного в святотатстве — в назидание остальным. Мне больно говорить тебе, сынок, но ты ужасно согрешил, когда лег с черной вонсу. Игзайберу это не понравилось.
Рас, тяжело дыша от клокочущей в груди ярости, встал, огляделся кругом и вдруг ударил ногой в дверь. Ударил с такой силой, что засов разлетелся на куски. Дверь распахнулась настежь; ветер с дождем ворвались внутрь. Молния снова полыхнула где-то поблизости, выбелив все внутри хижины. Юсуфу и Мирьям в испуге вскрикнули.
— Я не согрешил! — выкрикнул Рас. — Что особенного я натворил? Почему это любая тварь в мире, и ты, Юсуфу, и все мужчины вонсу имеют подруг, а я должен мучиться? Почему?
Он погрозил кулаком в завывающую черноту ночи. Мирьям с рыданиями обхватила его за пояс своими короткими ручками.
— Игзайбер готовит тебе в жены белую женщину! Он хочет, чтобы ты взял жену своей породы. Вот почему Он запрещает тебе блуд с этими черными потаскухами!
— А ты-то откуда знаешь, что там готовит для меня Игзайбер? — продолжал бушевать Рас. — Он что, делится с тобой своими секретами? Шепчет тебе на ушко?
Коричневое востроносое личико Мирьям запрокинулось, ручки по-прежнему крепко цеплялись за ногу Раса.
— Доверься мне, сынок! Я знаю.
— Как ты можешь знать? Когда Он сказал тебе это?
Слезы в три ручья бежали по морщинистым щечкам; она упрямо твердила:
— Верь мне, сыночек, верь! Я знаю!
— Отцепись, мать! Я пойду сейчас туда, где Он сможет как следует разглядеть меня, и я вызову Его на бой! Никакой я не грешник! Это Он грешник! Он хочет убить меня за то, что сам же и вынудил сделать.
Мирьям, всплеснув руками, вскрикнула, отступила на шаг и зажала себе уши.
— Я не могу слышать такие речи, я просто не вынесу! Бог покарает тебя!
Юсуфу сделал длинный глоток из кожаного бурдюка, затем вытер губы и пробурчал:
— Да позволь же дурню выйти и получить свое, Мирьям. В том не будет твоей вины.
Он снова надолго присосался к бурдюку. Отерев губы тыльной стороной ладони, громко рыгнул и добавил:
— И вины Игзайбера тоже не будет. Если придурка прихлопнет молния, так только случайно и по его же собственной дурости.
— Заткни свой нечестивый рот, ты... — завизжала Мирьям, но продолжения Рас уже не слышал. Он выбежал в дождь и ветер. Рас понесся по холмам, спотыкаясь и поскальзываясь на мокрой траве. Частые сполохи молний освещали путь через преграды — кусты, поваленные стволы деревьев, ручьи — в его неистовом беге. Рас мчался вверх по склону, в джунгли, туда, где жили гориллы.
— Порази меня, ты, большая гиена, там, наверху! — надрывался он, потрясая кулаком. — Давай швыряй свои огненные ножи; посмотрим, сможешь ли пронзить меня своим оружием!
Рас несся дальше, чуть замедляя бег на крутых и скользких склонах. Несколько раз упал на колени, не раз ударился грудью, но поднимался и упрямо стремился вперед.
— Я не боюсь тебя! Моя мать пыталась поставить меня на колени перед тобой! Но я не поддамся! Я сказал «мать»?! Эта темная крошечная образина?! Она не мать мне! Она лгала, что обезьяна, лгала и о том, что родила меня! Как мог я, я — произойти от подобной уродины? Я не сын ей вовсе!
Рас остановился и воздел к небу руки — на этот раз с вопросом, не с вызовом:
— Чей же я сын, наконец?
И ответ последовал незамедлительно. Казалось, Рас должен был немедленно лишиться сознания, даже не поняв, что его поразило.
Но он мог бы поклясться позднее, что не проваливался в черную пустоту ни на мгновение.
Мир вспыхнул ослепительным светом. И Рас оказался в самом центре огня. Его руки, все еще воздетые к небесам, воссияли. Сквозь прозрачную кожу Рас разглядел собственные кости. Он весь был как скелет, объятый голубовато-белым свечением.
Молния, зигзагом скатившаяся с ближайшего дерева, прежде чем скользнуть, подобно змее, в корни, укутала Раса с головой своим саваном.
Малый огненный шарик — последний уголек молнии — занялся у Раса в груди. Шарик разгорался, и в его жаре Рас увидел картины прошлого. Совсем крохотные, они как бы воссоздавались внутренним оком. Вот три светлые нити — водопады; вот голубое пятно — озеро. Словно рука потонувшего черного гиганта — башня. Старая хижина на берегу озера. Семь крохотных обнаженных темных фигурок, пляшущих вокруг хижины.
Это, должно быть, Мирьям, Юсуфу, Абдул, Ибрагим, Сара, Иоханнес и Кокеб. Единственный из всех, кого Рас помнил отчетливо, за исключением родителей, был Кокеб. Остальных — очень смутно. Сейчас воспоминания вернулись.