Брайан Олдисс - Сад времени
— Послушай, Тед…
— Ты уже все нашла и взяла? Тогда пойдем к нам, посмотрим, как мой старик.
Он первым направился к выходу, чувствуя себя круглым идиотом. Наверное, то же самое испытывала и она — судя по тому, как пыталась заполнить пустоту трескотней. Но в конце-то концов… это ведь почти кровосмешение. Все-таки есть граница, которую даже самый морально павший человек не имеет права преступить.
Видимо, Джуди Эннивэйл вообразила, что смертельно обидела Буша, потому что с того момента старалась быть с ним подчеркнуто мила. Несколько раз он пробовал искать убежища — от нее, от обстановки, от себя — в компании недолепленного глиняного Франклина в своей мастерской. И однажды, в день назначенного прибытия служебной машины, она неслышно прокралась за ним во флигель.
Буш обернулся и скорчил досадливую гримасу.
— Да не будь ты таким дикарем, Тед! Мне просто хотелось взглянуть на твои художества. В прошлом я и сама немного пробовала…
И вдруг Буш взорвался:
— Если тебе не терпится поиграть с моей глиной — пожалуйста; но перестань повсюду шляться за мной! Решила окружить меня материнской заботой?
— А разве я подавала повод, чтобы ты так со мной говорил?
Буш пожал плечами. Он чувствовал: вот сейчас из его рук ускользает единственная неповторимая возможность и уже завтра ничего нельзя будет поправить…
Голова Джеймса Буша просунулась в дверь.
— А-а, вот вы где оба угнездились!
— Я как раз восхищалась художественным талантом Теда, Джимми. Мне это страшно интересно — я ведь сама в молодости хотела стать художницей. Уверена, картины прошлого, виденные Тедом во время Странствий, очень много помогли ему.
Вероятно, какое-то подозрение все-таки шевельнулось в мозгу Буша-старшего, потому что он с раздражением буркнул:
— Дудки. Дырку от бублика он видел, а не прошлое. И ты туда же, Джуди. Да поймите же наконец, что пройденный Землей путь во Времени неизмеримо велик, и даже Странники Духа видят лишь микроскопическую его часть!
— Ох, ради всех святых, пожалуйста, давайте на этот раз обойдемся без аналогий с циферблатом! — простонал Буш.
Излюбленный пример отца уже давно набил у него оскомину.
Но отец, раз заведшись, уже не мог затормозить. Он начал объяснять со множеством скучных подробностей старую схему из книжки, специально для миссис Эннивэйл. Согласно этой схеме, Земля была сотворена в полночь. Затем следовали долгие часы беспросветного мрака; эпоха огня, разряженной атмосферы и долгих дождей — докембрийская или криптозойская эры, о которых нам мало что известно. Кембрийский период — период первых ископаемых находок — соответствовал часам десяти. Амфибии и рептилии явились на свет Божий около одиннадцати часов и без пятнадцати минут двенадцать уже исчезли. Человек появился за двенадцать секунд до полудня, а громадный отрезок времени с каменного века до наших дней не занял на этом циферблате и доли секунды.
— Эти хвастуны Странники бросаются миллионами лет, как будто толкуют о загородной поездке. А между тем все, что им дозволили увидеть, не займет и последних пятнадцати минут на циферблате времени. Человек — существо незначительное и жалкое.
— Твои аналогии никуда не годятся, — возразил Буш. — Потому хотя бы, что на твоих часах просто не осталось места для необозримого будущего, которое, может, в сотни раз превзойдет по своей протяженности прошлое.
— Но ведь о будущем-то еще ничего не известно. Что возразишь, сынок?
Возразить было нечего — во всяком случае пока.
VII. Десятый взвод
Машина доставила Буша в Центр подготовки к десяти утра. К полудню он едва узнавал сам себя: его обрили наголо, сунули, как в просторный мешок, в форму цвета хаки, искупали в дезинфекционной ванне, вкатили прививки от всех известных болезней, а под конец сняли отпечатки пальцев и угостили в столовой какой-то дрянью.
В час дня начался курс разных тренировок, который с небольшими перерывами на сон и еду продолжался целый месяц.
Буша приписали к Десятому взводу, отжав под начало сержанта Прунделя. Этот Прундель заготовил для новобранцев целый список того, что они должны уметь делать (все умения относились к числу труднодостижимых и попросту невозможных), и ревностно вколачивал всю эту науку в их бритые головы.
Их часами учили маршировать, уча выносливости; заставляли взбираться вверх по кирпичной стене; падать без членовредительства из окон; продираться сквозь колючий кустарник и шлепать по болотам; а также стрелять, пырять противника ножами, душить, крушить и даже есть помои.
Первое время разум Буша со стороны саркастически наблюдал за тем, что пыталось проделывать его тело. Время от времени он повторял себе: «Цель этих дурацких приказов — истребить индивидуальность и превратить человека в машину для беспрекословного исполнения приказов. Проходишь по веревочному мосту, не загремев вниз, на скалы, — и ты уже меньше личность, чем был раньше. Съедаешь миску вонючей каши — и вот в тебе уже осталось меньше художника, чем накануне».
Но вскоре разум сперва притупился, а потом и вовсе на время умолк под прессом ежедневных свирепых натаскиваний. Теперь Буш был слишком измотан, чтобы критиковать и оценивать, и скоро громовое гавканье сержанта Прунделя вконец заглушило робкий шепоток его интеллекта.
И все же у него хватало душевных сил на наблюдения за товарищами по несчастью. Большинство, как и он, покорно терпели все, запихав подальше свое «я» до лучших времен. Те, что остались в меньшинстве, поделились на две группы. Одна состояла из бедолаг, кто ну никак не мог (или не хотел?) расстаться со своим «я». Они опаздывали на утреннюю перекличку и понуро брели, глядя на носки нечищеных сапог. Они давились жратвой, не в силах есть такое, и частенько плакали по ночам.
Членам другого меньшинства наверняка суждено войти в историю человечества под общим названием (он им весьма льстил): «Бравые Вояки». Эти, казалось, наслаждались выпадами и ором Прунделя, чувствовали себя как дома в вонючем и сыром бараке — похоже, они были рождены именно для того, чтобы жечь, убивать и ломать. В свободные часы они тупо накачивались виски, избивали представителей другого меньшинства, оплевывали и без того грязный пол и вообще вели себя геройски. Именно они поддерживали во взводе то, что Прундель называл «воинственным и бравым духом», и Буш после сам себе дивился: как у него не явилось желания показать себя таким же молодцом?
Он ведь тоже не сплоховал и перещеголял всех на стрельбище, куда их таскали спозаранку по понедельникам и четвергам. Там их обучали стрельбе из лучевых ружей — впоследствии это оружие должно было стать постоянным атрибутом их арсенала. Но Буша лучевик привлекал не как совершенное орудие убийства; нет, в нем он как художник усмотрел нечто родственное. Легкий ствол тоже орудовал основным материалом художника — светом: он направлял его и организовывал. Так что, поражая мишени, Буш занимался единственной художественной практикой, возможной для него в то время.
