Джек Вэнс - Поместья Корифона. Серый принц
Через два дня состоялись похороны: Ютера опустили в землю на лесном семейном кладбище в двух шагах от озера Фей, за ручьем Чип-Чап. Воздать последние почести Ютеру приехали больше двухсот друзей семьи, родственников, соседей и работников с окрестных ферм.
Как зачарованный, Эльво Глиссам наблюдал за людьми, поразительно отличавшимися от него привычками и манерами. Мужчины, по его мнению, были прозаичны и скучноваты, а женщинам чего-то не хватало — чего именно, он затруднялся объяснить. Легкомыслия? Шаловливости? Притворства? Даже Шайна казалась более непосредственной, чем это подобало столичной девушке: в общении не оставалось места для легкой иронии, флирта и прочих изощренных игр, развлекавших городскую элиту. Приспособление к условиям окружающей среды, не более того? Наверняка Глиссам знал только одно: Шайна безудержно влекла его, как некий волшебно-притягательный стихийный процесс, как разлетающийся мириадами алмазов морской прибой на восходе солнца, как усеянное звездами таинственное небо полуночи.
Он познакомился с десятками людей — двоюродных братьев и сестер, теток, зятьев и шуринов с родителями, сыновьями и дочерьми. Никто ему не запомнился. Никто не проявлял внешних признаков скорби, никто даже не гневался на убийцу. Преобладали, скорее, мрачноватое упрямство и сдержанная решимость, по мнению Глиссама не сулившие никаких уступок раскрепостителям.
Эльво невольно прислушался к беседе Кельсе Мэддока и Лайло Стенбарена из поместья Дорадо. Говорил Кельсе: «Ни о какой случайности не может быть и речи. Кто-то заранее рассчитал оба нападения, подговорил и предупредил хунгов — разбойник, хорошо осведомленный о нашем возвращении и о том, где и когда отец собирался нас встретить».
«Не связано ли это каким-то образом с „забавной шуткой“, о которой Ютер обещал рассказать в письме?»
«Кто знает? Модуль автопилота в „Стюрдеванте“ не поврежден. Мы проследим весь его маршрут. Может быть, отцовская шутка не пропадет даром. Хорошо смеется тот, кто смеется последним».
Кельсе заметил Глиссама и вежливо представил его пожилому соседу, заметив напоследок: «К сожалению, домине Глиссам не скрывает своих симпатий к раскрепостителям».
Стенбарен расхохотался: «Сорок лет тому назад шумело и волновалось общество „За восстановление справедливости в Уайе“. Десять лет спустя, если мне не изменяет память, прохода не было от агитаторов из „Лиги борьбы с расхитителями туземного наследия“. Потом пришлось усмирять экстремистов из „Апофеоза возмездия“. А нынче воду мутит „Союз раскрепощения“. Поистине, свято место пусто не бывает!»
«Если подобные организации возникают снова и снова, значит, существует нерешенная проблема, вызывающая постоянное беспокойство, — возразил Глиссам. — Порядочность, недопущение грабежа и насилия, справедливость, возвращение незаконно присвоенного имущества — концепции, известные испокон веков и присущие любому человеческому обществу, их невозможно игнорировать».
«Концепции нас не беспокоят, — пожал плечами домине Стенбарен, — мы исходим из практических соображений. В той мере, в какой ваш интерес к этим концепциям носит чисто теоретический характер, беспокойтесь на здоровье, воля ваша».
Наутро после похорон из-за облаков внезапно, как пикирующая хищная птица, спустилась сверкающая голубая воздушная яхта «Гермес» с хромированными накладками и залихватской полутораметровой антенной. Пилот пренебрег общей посадочной площадкой и приземлился прямо на прогулочную террасу перед входом в Рассветную усадьбу.
Выглянув из окна библиотеки, Шайна заметила роскошный экипаж, загородивший заботливо приглаженную гравийную дорожку, и подумала, что Кельсе это не понравится — тем более, что за штурвалом яхты оказался Джорджол, хорошо осведомленный о местных обычаях.
Джорджол спрыгнул на землю и некоторое время стоял, разглядывая Рассветную усадьбу, как приценивающийся покупатель. На нем были замшевый разрезной килт, сандалии из сыромятной кожи с кварцевым шаром на большом пальце правой ноги и праздничный «разгульный парик» головореза из племени гарганчей — хитроумное сооружение из серебряных спиц, туго переплетенных выбеленными волосами Джорджола, торчащими во все стороны жесткими подстриженными кисточками. Лицо его блестело свежим лазурным маслом, ярко-голубая кожа соперничала с эмалью «Гермеса».
Шайна покачала головой с шутливым неодобрением — Кексик снова устроил из себя спектакль всем на посмешище — и вышла ему навстречу на тенистую площадку аркады перед главным входом. Джорджол шагнул вперед, взял ее за руки, наклонился, поцеловал ее в лоб: «Я узнал о смерти твоего отца и решил, что должен лично выразить соболезнования».
«Спасибо, Джорджол. Но похороны были вчера».
«Знаю. Вчера ты была занята, принимая невероятно скучных обывателей. Я не хотел, чтобы кто-нибудь помешал мне сказать то, что я должен сказать».
Шайна терпеливо рассмеялась: «Что ж, теперь тебе никто не мешает».
Настороженно прищурившись, Джорджол вскинул голову: «В том, что касается твоего отца, невозможно не испытывать сожаление. Ютер был человек сильный, достойный уважения — хотя, как тебе известно, его взгляды были прямо противоположны моим».
Шайна кивнула: «Жаль! Я так и не успела с ним поговорить. Ты знаешь, он погиб за день до нашего возвращения — я надеялась, что он стал мягче, доступнее…»
«Мягче? Доступнее? Разумнее, справедливее? Кто, Ютер Мэддок? Ха! — Джорджол снова вызывающе вскинул точеное лицо. — Вряд ли. Думаю, что и Кельсе никогда не изменится. Ни на йоту. Кстати, где Кельсе?»
«В конторе, проверяет счета».
Джорджол смерил глазами причудливый, чуть обветшалый фасад Рассветной усадьбы: «Старый добрый дом, просторный и уютный. Тебе повезло. Не каждому выпадает родиться и вырасти в таком доме».
«Не каждому, это правда».
«А я вознамерился положить конец вашей приятной, удобной жизни».
«Ну что ты, Джорджол, не притворяйся. В какие бы наряды ты не рядился, в глубине души ты всегда останешься Кексиком».
Джорджол усмехнулся: «Должен признаться, я прилетел не только для того, чтобы выражать соболезнования. Точнее говоря, вовсе не для этого. Хотел тебя увидеть, прикоснуться к тебе».
Он шагнул вперед. Шайна отпрянула: «Не следует поддаваться мимолетным побуждениям».
«А! Но мои побуждения не мимолетны! Я знаю, чего хочу. Я все решил, все продумал — и ты хорошо понимаешь, как я к тебе привязан».
«Ты был ко мне привязан, Джорджол. С тех пор прошло пять лет, — возразила Шайна. — Пойду, скажу Кельсе, что ты приехал. Уверена, что у него к тебе будет много вопросов».
