Альберт Валентинов - Синяя жидкость (сборник)
Смена кончилась, и Том поплелся в душевую, стукаясь плечами о соседей. Высокие и низкие, толстые и худые, белые и черные — все они одинаково шаркали ногами, одинаково горбились, свесив руки с набухшими жилами. После восьми часов у конвейера одеревеневшему телу требовался допинг. И вся эта обезличенная толпа, вся масса измученных непохожих близнецов жаждала того обманчивого блаженства, которое дает порция виски, прогоняя на время чугунную тяжесть в мышцах. И Том, как всегда после смены, не мыслил свой маршрут дальше ближайшей пивной.
Ему казалось, что уже много-много лет он плетется по этому маршруту. И сзади ничего нет, и впереди — без просвета. А ведь было же, было… Был дом на Парк-Лейн и пьянящее ощущение силы и вседозволенности. Это было Приключение с большой буквы. Куда же делся тот Том — смелый, уверенный, жестокий, готовый горы крушить, пройти по трупам, но схватить за хвост жарптицу? Нет больше того Тома. Сокрушил его кровосос-конвейер, выпил без остатка. И осталась одна лишь светлая минута в жизни — пивная после работы.
И вдруг он понял, что до пивной сегодня не дойдет. Проторенный путь оборвется. Том даже знал где: на автостоянке у завода, а дальше… Перед его мысленным взором развертывались удивительные картины — тропические деревья, обвитые лианами, и белоснежная яхта, и ласковый берег, от которого начинается лунная дорожка через море, и чьи-то смеющиеся глаза… Все это было его будущее, но связать эти мелькающие видения причинной связью Том не мог. Он даже не мог понять, угрожает ли ему опасность. И, петляя по огромной стоянке к своей купленной в рассрочку «ретине», он затравленно озирался по сторонам. В толпе мелькали знакомые лица, но это все были ребята из цеха.
— Клаузен! — заорал издали весельчак Билли Портер, которого в цехе все звали почему-то Генри,[9] хотя мало кто мог объяснить, почему Умник Морган так прозвал его. — Посоветуй, не купить ли мне контрольный пакет Питсбургских железоделательных?
— Не советую, — машинально отозвался Том. — Завтра они упадут на тридцать четыре пункта.
Почему он так сказал? Ведь еще секунду назад он и не подозревал о существовании этих акций. Он и сейчас тут же забыл о них, поглощенный своими мыслями, и не заметил, как шедший сзади невысокий мужчина с невыразительным, каким-то стертым лицом, отвернул борт своего пальто и быстро зашептал что-то. Тем более Том не видел, что, получив это сообщение, пожилой человек в «сааб-турбо», стоявшем рядом с его скромной «ретиной», снял трубку радиотелефона и повелительно бросил:
— Срочно! Что там с Питсбургскими железоделательными?
Он с нетерпением вжимал в ухо пластмассовый раструб, пока не получил ответ:
— Только что по радио сообщили о взрыве в доменном цехе. Утечка чугуна, пожар, человеческие жертвы. Акции компании упали на шесть пунктов. Говорят, это только начало.
Человек бросил трубку в гнездо и вышел из машины. Его и увидел Том, когда стал открывать дверцу своего автомобиля.
— Мистер Бедворт?! — воскликнул он. И тут же понял: поворот в его судьбе произведет именно этот человек. И противиться этому бесполезно. Бедворт-старший из породы тех людей, остановить которых может только пуля. Чтобы устоять перед ним, надо быть таким же железным дельцом либо наивным идеалистом, человеком не от мира сего, совершенно не разбирающимся в сложнейшей сети явных и тайных связей современного мира. А Том Клаузен не был ни тем, ни другим.
— Откуда ты узнал про Питсбургские железоделательные, Том? — спросил мистер Бедворт.
Он даже не пытался как-то замаскировать, что за Томом следили и подслушали его разговор. С таким парнем, как Клаузен, можно не стесняться.
— Понятия не имею, — растерянно сказал Том. — Меня спрашивают, а я отвечаю что в голову взбредет. Ну, так получается, что угадываю.
Бедворт стрельнул взглядом по сторонам и прошептал, нагнувшись к самому лицу Тома:
— Ну-ка скажи, что меня ждет. Только быстро, не думая.
И Том, не думая, описал картину, которая вдруг вспыхнула в его мозгу:
— Вы превратитесь в крокодила и уползете в болото.
Бедворт отшатнулся с отвисшей челюстью, но тут же овладел собой.
— А ты шутник, парень, — криво усмехнулся он. — Но от тебя ждут ответов посерьезнее. Сейчас ты сядешь в свою таратайку и покатишь, не спрашивая — куда. Главное, не бойся: ничего плохого тебе не сделают. А будешь умницей — обеспечишь себя на всю жизнь.
Том и сам не понял, как очутился на заднем сиденье собственной машины и как возник рядом человек со стертым лицом и чугунной грудью. Другой сел на водительское кресло и классно вырулил по узким дорожкам на автостраду. «Сааб» Бедворта шел сзади.
Через сорок минут частная «чесна» поднялась с маленького пригородного аэродрома. Заходящее солнце облило багрянцем ее иллюминаторы. Бедворта в самолете не было. Не было его и на белоснежной яхте, которая тут же снялась с якоря и ушла в море.
Тому была предоставлена полная свобода. Никто не обращал на него внимания. Кажется, прыгни он в море, и это осталось бы незамеченным. Но такое ему и в голову не приходило. Он бродил по идеально надраенной палубе, трогая сверкающие медяшки, потом попал в роскошную кают-компанию со стенами, обшитыми панелями из незнакомого розового дерева. На полу лежали пятнистые шкуры, стены были увешаны картинами — все сплошь скучноватые сельские пейзажи. Том очень удивился бы, узнав, что это — Констебль. Забавная фамилия: попробуй представить себе полисмена за мольбертом и с кистью в лапах. За зеркальным стеклом книжного шкафа не виднелось ни одной пестрой обложки с голыми девицами и свеженькими трупами. Детективами здесь не увлекались. Мягкий, плавно пружинящий на морской качке диван сулил отрешение от всех забот. И незаметно ушли тревожные мысли — Том заснул.
Было уже утро, когда яхта подошла к маленькому зеленому острову. О каменный волнорез разбивались длинные изумрудные волны, и в бухте вода была спокойной, как в деревенском пруду на картинах Констебля. Скользнув к причалу, яхта заглушила турбины и замерла на глади, словно красивая стрекоза, отдыхающая после охоты. Узкая песчаная дорожка, начинаясь от причала, петляла по склону холма, на вершине которого стоял длинный одноэтажный дом — из красного и белого кирпича с огромными зеркальными окнами. Наступившую тишину разрезал короткий, чисто деревенский скрип открывающейся двери. И в ее проеме возник высокнй худой человек с растрепанной каштановой шевелюрой. Белый медицинский халат свободно болтался на нем. Он молча ждал, пока Том преодолеет подъем. Вблизи у человека оказались аскетически втянутые щеки, тонкие, вытянутые в ниточку губы и светло-голубые, холодно поблескивающие глаза. Такая внешность могла принадлежать кому угодно — и злодею, и очень хорошему человеку, но Том почему-то сразу оробел.
