Эрик Рассел - Война с невидимым врагом
— Насколько я знаю, вы, возможно, и не в своем уме, — согласился Рирдон. — Если это так, то я хочу знать, как это так внезапно с вами произошло.
— Почему?
— Потому что вы не первый и, насколько я могу судить, не последний.
Брансон прищурил глаза:
— О чем это вы?
— О помешанных. Я говорю об умных и талантливых людях, которые вдруг, неожиданно становятся странными. Их уже достаточно много. И пора с этим кончать.
— Я не понимаю этого и более того, я не хочу этого понимать. Если вы считаете человека, который взял отпуск из-за того, что ему очень нужен отдых, сумасшедшим, то вы сами тронулись.
— Вы не просто взяли отпуск. — Да?
— Если бы это было так, то вы взяли бы жену и детей с собой.
— У меня складывается впечатление, будто вы лучше меня знаете, что мне надо делать, — сухо заметил Брансон. — И что же я делаю в таком случае, по вашему мнению?
— Бежите от чего-то. Или, может быть, бежите за чем-то. Более вероятно первое.
— Убегаю от чего?
— Именно это вы мне и должны были бы сказать, — проворчал Рирдон, не отрывая глаз от Брансона.
— Это ваша теория, а не моя. Вы сами откапываете подтверждения своим выдумкам. Таким образом или вы мне все это рассказываете, или уж молчите.
Нахмурившись, Рирдон посмотрел на часы.
— Я не могу оставаться здесь весь день из-за пустых споров. Через двадцать минут отходит поезд. Мы вполне успеем на него, если сейчас же отправимся в путь.
— Для этого вам придется тащить меня волоком, и тогда, может быть, и я смогу возбудить против вас дело о телесных повреждениях.
— Пустая надежда. Любой компетентный адвокат скажет вам, что судиться с правительством бесполезно. Кроме того, я знаю, что делаю. Я сам могу прибегнуть к закону.
— Ну, хорошо. Поедем.
Брансон встал, голова у него слегка кружилась. Ни одного слова не сказано об Элайн Лафарк. Во всем этом было нечто подозрительное.
Если человек преднамеренно и обдуманно убил женщину, то это — преступление. Этого достаточно для любого суда, и суды имеют с этим дело каждый месяц. Но здесь в уголовное дело вмешались военные власти, объявляя его невиновным по причине безумия.
Почему?
Это его озадачило.
Когда поезд уже мчался по пригородным местам, Рирдон опять уставился на Брансона.
— Послушайте меня, Брансон. Я буду с вами откровенным. Ради Христа, постарайтесь снизойти до моего уровня. Я скажу, почему я так заинтересован в вас. А вы в ответ расскажете мне, что вы скрываете, что заставило вас пуститься в бега.
— Я не в бегах.
— Сейчас, возможно, нет. Нет, с тех пор, как вы мне попались. Но до этого вы были в бегах.
— Нет. Это просто ваши догадки.
— Давайте раскинем мозгами вместе. Если мы будем продолжать сталкиваться лбами, то ничего, кроме синяков, не получим. Я хочу вам напомнить то, что вы, как специалист, как мне кажется, забыли, а именно: сейчас идет война. Еще не стреляют, но это все равно война. Иначе зачем бы вам и вашим коллегам так усиленно работать над еще более новым и более мощным оружием?
— Ну?
— Потому, что холодная война превращается в горячую. И война без стрельбы ведется своими способами. Каждая сторона старается украсть лучшие головы другой стороны, купить их, или же просто уничтожить. Мы теряем людей, лаборатории, идеи. Они тоже. Мы покупаем кое-какие их головы. И они покупают наши. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Конечно, старая песня.
— Ну, хоть и старая песня, а действует все так же, — согласился Рирдон, наклонился к Брансону и прищурил глаза. — Орудия в этой войне: подкуп, шантаж, воровство, соблазн, убийство, все, что помогает достичь цели. И это происходит с обеими сторонами. Главная цель в этой борьбе: как можно больше отнять у противника и как можно меньше потерять самому. Первая часть так же важна, как и вторая. Я специализируюсь на второй. Это моя работа. Это задача нашего отдела: отбить вражеские атаки на наши умы.
— Вы не сказали мне ничего нового или удивительного, — посетовал Брансон. — И это чертовски обидно, что человек не может взять отпуск, не будучи заподозрен в попытке продать свои профессиональные секреты.
— Вы слишком упрощаете ситуацию, — возразил Рирдон. — В основном есть два способа ослабить противника. Первое — это попытаться использовать умы противника для своей пользы. Второе — не дать противнику использовать его собственные, если первое невозможно. Это политика собаки на сене — ни себе, ни людям. Понятно? А теперь представим, что вы слишком лояльны, чтобы продать секреты, что тогда?
— Ну, и что тогда?
— Враг выводит из строя вашу голову… Раз он не может ею воспользоваться, то пусть и другие не пользуются.
— Чушь! Я не стою такой заботы.
— Это все равно, что сказать, что солдата не стоит посылать на поле битвы. Если, конечно, рассматривать его как одного человека, то это верно. Но если их сотни, тысячи, десятки тысяч, то это уже причина поражения или победы, — Рирдон сделал паузу, чтобы эти слова лучше уложились в голове Брансона, потом продолжил: — Лично я не стал бы беспокоиться о каком-то там Брансоне, но о сотне сотен Брансонов заботиться мое дело.
— Ну, у вас есть хотя бы одно утешение, — улыбнулся Брансон, — моя голова еще крепко держится у меня на плечах.
— Как вы прекрасно понимаете, я говорю образно. Ум, который резко перестал работать для своей страны, потерян для нее. Это уже жертва в необъявленной войне. И в наш технический век очень опасны удары, которые наносит враг по лучшим умам.
— Все это очевидно. И это понятно и дураку. Не сочтите за хвастовство, я это знал уже много лет назад. Но как все это можно приложить ко мне в данный момент?
— Я к этому и подхожу, — ответил Рирдон. — Определенное число хороших ученых было потеряно за последние два года не только из вашего института, но и из некоторых других. Это число гораздо выше числа потерь в естественных условиях от смерти, болезни и пенсии. Если мы не найдем способ остановить эти потери, потери превратятся в полк, полк в армию, — он махнул рукой.
— Вы уверены, что потери превосходят естественные? — спросил Брансон, вспоминая возражения, которые он высказывал Бергу.
— Вполне уверены. Мы потеряли очень много времени, прежде чем поняли, что происходит что-то необычное. Все, с кем это произошло, были ценные люди, и все они заслуживали доверия. Все они вдруг потеряли интерес к работе, начали действовать совершенно не в духе своего характера и в конце концов пропали для своей страны. С одними это произошло быстрее, чем с другими. Некоторые исчезли, едва успев крикнуть короткое: «Прощай!» Другие брали отставку, уезжали в отпуск и никогда больше не возвращались. Некоторые покидали страну. Мы знаем, что они сейчас делают. Это ни в коей мере не угрожает интересам государства, но мы не можем их вернуть никакими уговорами. Пока они живут так, как хотят, они ничего не предпринимают. Недавно мы выследили троих, которые все еще остались в стране.
