Максим Бондарчук - Фируз (СИ)
Старик замолчал. Его грудь распиралась от глубокого и частого дыхания. На лбу выступил пот, а руки тяжело упали на книжный стол.
— Они требуют, Она. Почти каждый день требуют, чтобы я указал им Путь. Дал понять, что наше путешествие подошло к концу, что люди, наконец, нашли свою землю, где они забудут про человеческую несправедливость и смогут зажить как никогда раньше. Глупцы! Я столько времени пытался объяснить им, что Путь не есть какая-то определенная величина. Она не измеряется в метрах или парсеках, она в наших умах и сердцах. Она бесформенна, но при этом ощутима. Эти люди… они забыли все мои наставления. Забыл и он. Хаммонд. Тот молодой парень с горящими глазами и полным сердцем сгорел в собственной Вере, превратившись в одержимое чудовище, способное уничтожить любого, кто все еще не желает подчиниться его воле. Он безумен, Она, но он мой друг.
Старик сделал небольшую паузу.
— Когда он пришел ко мне, все наши дети уже знали о твоем визите наверх. По этажам начали расползаться слухи. Меня обвиняли в попустительстве человеческим слабостям и распространении ереси. Хаммонд требовал отдать тебя на проверку. Он говорил, что только ему позволено проверять людей и потому ты должна была пройти испытание. Глупо сейчас оправдываться, но все это было сделано только ради тебя. Я тоже был там. Очень давно, когда ты еще не родилась и мать носила тебя в своем чреве, Хаммонд пришел ко мне. Уже тогда я видел в кого он превращается. Эти черные глаза, наполненные огнем, требовали от меня того же, что совсем недавно требовал он от тебя. Я не мог отказать ему и прошел испытание, чье клеймо до сих пор находиться на моем теле. Это знак. Символ веры и непоколебимости в своих намерениях. Я смог пройти его, и ты, дитя мое, тоже.
Девушка повернулась на бок. Боль, терзавшая до сего момента все ее тело, отступила, и она смогла посмотреть на своего отца. В тусклом свете настольной лампы он казался еще более страшным и уродливым.
Он чувствовал ее взгляд на себе и боялся повернуться, ожидая увидеть как презирает она его, как боится смотреть в его заплывшие глаза. некогда горевшие ярким огнем. Теперь он был другим.
— Мне надо идти, Она. Дети хотят видеть своего Отца. Нельзя заставлять их ждать слишком долго, ведь они и так потратили всю свою жизнь в ожидании чуда, которое, к сожалению, никогда не произойдет.
Старик встал со своего места. Ноги согнулись под тяжестью огромной туши и немного задрожали.
— Спи спокойно. И пусть эта ночь больше не потревожит тебя.
Отец развернулся и направился к двери. Холодный воздух непривычно колол его жирное тело. Обхватывая со всех сторон, он сковывал своими ледяными оковами и заставлял голову вжиматься, а руки — прятаться в широких складках одежды.
Ему не так часто приходилось выбираться из своей маленькой комнатушки, которую за годы Пути он превратил в кабинет. Один-два раза за год. Иногда, но это случалось крайне редко, три раза. Все эти выходы всегда были обусловлены жизненной необходимостью и преследовали интересы всех его людей. Он просил за своих детей и никогда не думал о личной выгоде. Да и могла ли она быть, ведь сбежать отсюда он просто не мог.
Сколько времени прошло? Не помню… Я стал настолько старым, что частицы памяти начали покидать старика, оставляя меня наедине со своими вопросами, которые как голодные звери набрасывались на меня и были готовы сожрать, не оставив и малейшего шанса на спасение. Они были повсюду. Даже сейчас, они окружают меня. В этих стенах, промерзших до самого основания, в ступенях крутой лестницы, устремлявшейся на самый верх. Они преследуют меня! И я не могу дать им отпор.
Его шаги были слабыми — тело уже не могло выдерживать нагрузку и заставляло Отца часто останавливаться возле перил, тяжело дыша и переводя дух. Каждый метр как покорение высокой вершины. Сердце билось и стонало, сиплое дыхание, едва-едва вырываясь на волю, тут же превращаясь в холодных помещениях в пар. Этот путь наверх был тяжел, но он должен был пройти его.
Наконец, впереди показалась знакомая дверь. Громко постучав и дождавшись, когда с другой стороны появятся человеческие голоса, старик заговорил.
— Это я, Хаммонд.
Дверь распахнулась и яркий свет тут же залил темный коридор. Отблески желтого свечения рванули во все стороны и через несколько секунд полностью осветили пространство позади старика.
Глаза заболели, и он отошел в сторону.
— Проходи, мы давно ждем тебя.
Внутри повеяло теплом. С каждым шагом, проходя внутрь, он чувствовал, как это приятное ощущение тепла распространялось по всей поверхности его коже. Глаза поднялись вверх, а мышцы благодарно ответили дрожью по всему телу. Так много лет он видел столь яркого свечения, что память тут же подняла из глубин его мозга воспоминания о Земле. О том ярком солнце, что светило почти каждый день и много-много часов не сходило с небосвода, согревая воздух и почву под ногами. О, это солнце!
Но вскоре память закрылась. Перед глазами возникло несколько силуэтов, среди которых он смог узнать двоих. Остальные: молодой парень и девушка, были неведомы ему и вопросительный взгляд, упавший на бледное лицо Хаммонда, тут же потревожил неудобную тишину.
— Это моя дочь и ее будущий спутник. Силана — Хаммонд повернулся к высокой и стройной девушке, чьи волосы были распущены, а глаза горели нескрываемым любопытством. — Это наш Отец. Познакомься с ним.
Девушка сделала несколько шагов вперед и протянула руку навстречу сгорбившемуся старику.
— Это честь для меня.
Ее глаза тут же опустились, но старик видел, что все это не было искренним и являлось простой формальностью.
— Мы хотели поговорить с тобой, Отец, по поводу нашего странствия. — Хаммонд обошел старика с боку. — Дети требуют ответов. Они больше не могут и не хотят терпеть издевательства над ними.
— Я никогда не позволял себе унижать своих последователей и уже тем более издеваться. Все это сплетни и склоки, которые рано или поздно сойдут на «нет».
— Ты не прав, брат мой, — Хаммонд немного повысил голос, но поняв, что сделал это ошибочно, вновь вернулся к своему обычному тембру. — Мы проделали долгий Путь. Все мы: ты, я, наши дочери и все те простые люди, которые поверили тебе и твоим обещаниям. Но времена изменились — выросло новое поколение, не верящее в наши убеждения и стремления. Старики умирают, и их вера вместе с ними. Что ты собираешься делать, когда последний из тех, кто еще помнил, ради чего все это начиналось, умрет в ледяных комнатах этой проклятой всеми богами посудины? Что ты начнешь говорить?
