Вячеслав Назаров - Вечные паруса
— "И были несовершенны люди ариев, но мощная Иртхиви приняла их на свою ладонь, и добрый Дьяус раскинул над ними голубое сари, и закрыл от взоров их мрачный лик Атмана, вид которого был опасен для смертных, и огненный Сурья раскрыл над ними золотой глаз свой…"
— Как хорошо! Что это, Дэвид?
— Ригведа, или Веда гимнов. Древнеиндусские религиозные гимны. Этим стихам что-то около трех тысяч лет.
— А что было вот здесь три тысячи лет назад?
— Не знаю, Мэгги.
— А что будет через три тысячи лет после нас?
— Не знаю.
— Значит, вы не волшебник. А я люблю волшебников.
— У вас есть знакомые?
— Да. Мой папа. Правда, когда у него хорошее настроение…
— Послушайте, Мэгги, что случилось с вашим отцом?
— Об этом я сама вас хотела спросить. Он стал какой-то унылый, неразговорчивый. Запирается от меня. Ходит на рыбалку, а рыбы не приносит. Я говорю: "Чем ты там занимаешься?" А он мне: "Золотую рыбку, — говорит, сторожу, да никак не поймаю". А у самого глаза грустные-грустные. Ведь он опять в Нью-Йорк сегодня укатил, к своим импрессионистам.
Дэвид нахмурился.
— А вы точно знаете, что к импрессионистам? Он ничего не брал с собой?
— Что вы имеете в виду?
— Ну какие-нибудь записи, расчеты, схемы
— Нет, конечно! Я сама его провожала. Зачем ему все это в музее?
— Да-да, конечно. Я просто так, Мэгги… Что-то холодно здесь стало.
— Возьмите вашу куртку. Я согрелась.
— Не надо, что вы. Пойдемте лучше вниз, к воде.
Они сбежали вниз, смеясь и подталкивая друг друга. Мэгги ухватилась за куст и склонилась к самой воде.
— Идите сюда, Дэвид. Посмотрите!
Из глубины реки на них смотрели два нереальных, бледных лица с темными провалами вместо глаз. Дэвид слегка обнял девушку за плечи. Мэгги не отодвинулась, хотя Дэвид чувствовал, как напряглось ее тело. Она по-прежнему смотрела на воду.
— Никак не могу вас понять, Дэви, — Мэгги спрятала лицо в отворотах куртки, голос ее зазвучал глухо. — Кто вы такой? Вы совсем не похожи на других. Вы слишком замкнуты. Отец говорит, что у вас умная голова, а мне кажется, что вы очень несчастны…
— Несчастен? — Горинг искренне удивился. — Почему же несчастен?
— Не знаю. Одинокий вы какой-то… Застывший…
Лицо Мэгги вынырнуло из куртки, и глаза ее матово блеснули у самых глаз Горинга.
— Я, например, совершенно не могу представить, каким вы будете лет через пять или десять…
Горинг притянул Мэгги к себе, пытаясь поцеловать ее. Мэгги не сильно, но твердо уперлась руками ему в грудь, пряча лицо.
— Не надо, Горинг. Я серьезно. Не грубите, пожалуйста.
Это вам не идет. Смотрите лучше на воду — это успокаивает.
Горинг нехотя отпустил девушку. Они оба снова склонились над водой лицо к лицу.
— Говорят, если загадать желание и долго-долго смотреть на ночную воду, то можно угадать будущее…
Горинг рывком выпрямился. Мэгги от неожиданности вскрикнула и едва не оступилась в реку.
— Хронофон… — чуть слышно прошептал Дэвид, дико тараща глаза в темноту. — ХРО-НО-ФОН! — заорал он во весь голос, и гулкое эхо над рекой дважды повторило непонятное слово, как будто запоминая его.
— Бешеный, — убежденно сказала Мэгги, оправившись от испуга. — Все вы здесь бешеные. Прямо сумасшедший дом какой-то.
— Домой, Мэгги, домой. Скорее домой, — приговаривал Дэвид, почти насильно заталкивая ее в лодку. Куртка соскользнула с плеч и упала в воду. Мэгги попыталась поднять ее, но Дэвид уже включил мотор.
Лодка летела по реке, как ошалевшая черная птица. Ветер растрепал безукоризненный пробор Дэвида, водяная пыль двумя шлейфами дрожала по обе стороны лодки, но Дэвид все нажимал и нажимал на выведенный до отказа регулятор скорости.
Мэгги ничего не понимала и только крепче держалась за поручень, пытаясь прикрыть лицо ладонью от мокрого резкого ветра. Она даже обрадовалась, когда Горинг не стал провожать ее до виллы. Ее бил озноб то ли от холода, то ли от испуга.
Дома Дэвид подошел к зеркалу. Рубашка промокла и прилипла к телу, ботинки хлюпали, с брюк на пол стекала вода.
Дэвид вытер лицо ладонью и подмигнул своему отражению:
— Кажется, кто-то хотел поставить нам с тобою мат, старина? Клянусь всеми собаками Нью-Джерси, о нас плохо думают…
И он уже спокойно переоделся, причесался, высушил волосы феном и сел за рабочий стол.
План был неожидан, фантастичен и прост.
В эту ночь окно в кабинете Дэвида Горинга не гасло до самого восхода солнца.
Мощное шестиэтажное чрево "Сатурна" алчно гудело.
Главный электронный мозг института глотал перфокарты, как динозавр хрустящие хлебцы. Оператор Кэрол Старковский, в белом халате, и в белой шапочке, блаженно улыбался. Для него "Сатурн" был вполне живым существом, только очень большим и очень беспомощным. И не было для Кэрола большего счастья, чем баловать и холить своего любимца. Старковский еще раз прислушался к гудению машины, и лицо его стало озабоченным.
— "Сатурн" устал, док, ему надо отдохнуть…
Горинг кивнул:
— Ладно, пусть отдыхает. А ты, Кэрол, посмотри-ка, пожалуйста, эту штуку…
Кэрол облегченно защелкал большими и маленькими выключателями, повернул главный рубильник, зачем-то вытер руки о халат и, еще раз цепко оглядев пульт, подошел к столу Дэвида.
— Схема?
Глаза оператора вспыхнули недобрым азартом. Он быстро нагнулся над столом, словно переломился — длинное худое тело образовало почти идеальный прямой угол.
— Ничего не понимаю, — недоуменно поднял он голову, не меняя позы. Что это за тарабарщина?
— Сам не знаю, — ответил Дэвид, не отрываясь от папки с расчетами. Один мой старый знакомый по электронной лаборатории — фирма "Виккерс", слышал, наверное, — так вот он носился с какой-то оригинальной идеей. Лаборатория секретная, сам понимаешь — от них много не узнаешь. Но у него туговато с электроникой. Эта штуковина никак не хочет работать. Я вспомнил о тебе и обещал ему помочь. Ты ведь собаку съел на этом, не правда ли?
— Но должен же я знать, что это за электрогалиматья? Может, ваш знакомый того? — Кэрол выразительно покрутил пальцем у виска.
— Может быть… — по лицу Горинга пробежала тень. — Но ему нужно, чтобы работала именно эта схема. Он очень просил, понимаешь?
Кэрол недовольно хмыкнул, и на пятнадцать минут все окружающее перестало его интересовать. Он что-то бормотал, чертыхался, сначала довольно зло, натыкаясь на непонятные места, но постепенно упоминания о черте звучали все более и более дружелюбно, пока не перешли в удивленно-одобрительное мурлыканье.
