Михаил Ляшенко - Человек - Луч. Фантастический роман с иллюстрациями
Глава, седьмая
ЖЕНЯ
После завтрака Юра взял лыжи и пошел побродить по территории Академического городка.
Местный радиоузел снова передавал то сообщение, которое Юра уже слушал у себя в комнате:
— …ночь Детка провела спокойно. Проснулась в пять часов сорок шесть минут. Настроение уверенно-бодрое, шаловливое. Глаза чистые. Реакции отчетливы. Первый завтрак проводит в девять тридцать Евгения Козлова…
Прямо перед ним, на фонарном столбе, висел большой плакат с изображением симпатичной черной таксы. Плакат был украшен следующей надписью:
«Пусть собака, помощник и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства».
Юра вспомнил, что эти строки высечены на памятнике собаке в Колтушах, знаменитом научном городке, где жил и работал великий русский ученый Иван Петрович Павлов. Но к чему портрет таксы и эта надпись здесь?.. Улыбнувшись черной таксе, Юра двинулся дальше.
Беспричинная улыбка то и дело набегала на его губы. Все вокруг казалось ему забавным и немного ненастоящим. Солнце весело играло на подмерзшем за ночь снегу, под ногой вспыхивала, похрустывала ледяная корочка, голубоватое небо проглядывало сквозь черные лапы елей, и Юра непременно запел бы, подмигивая по-приятельски в залитую солнцем голубизну, но здесь, в Академическом городке, это было неудобно. И то, что это было неудобно, тоже смешило Юру. Он шел улыбаясь, нежась в не по-зимнему ласковом солнце, любуясь густой колючей зеленью и плотными узорами теней на голубоватом снегу.
Он тихо скользил меж черно-зеленых густых, нарядных елочек, испытывая все то же непроходящее странное ощущение, будто попал в сказку… Поминутно ожидая новых чудес, Юра с любопытством оглядывался на каждый шорох. Но не только чудес — не было видно даже людей. «Может быть, я иду там, где нельзя ходить? — подумал он. — Да нет, охрана тут, верно, такая, что куда не следует не проберешься…» Гадая, для чего все же его сюда пригласили, в каких испытаниях он должен участвовать, и не в силах придумать хоть что-нибудь более или менее связное, Юра начал уже вспоминать о Майске, о своем комбинате, о разных срочных делах, о предстоящей тяжелой игре с кировским «Торпедо», основным соперником «Химика»… Задумчиво посвистывая, он усмехнулся: было бы неплохо на эту игру позаимствовать вратаря из вчерашней команды Андрюхина…
Скатываясь с небольшого холма и петляя между деревьями, он услышал собачье тявканье, а потом злое, с хрипотой, рычанье. За темно-сизыми пиками елочек открылась небольшая полянка. Посреди нее, на твердо укатанном желтоватом снегу, поднималась примерно на метр бетонная площадка, обшитая толстыми полосами золотистого металла. Несмотря на видимую массивность бетона, он, казалось, клубился, светясь изнутри неясным темно-синим светом. Ровный гул огромного напряжения шел откуда-то из глубины площадки.
Подойдя ближе, Юра заметил, что пол площадки представляет собой прочную металлическую или пластмассовую сетку с мельчайшими, едва заметными отверстиями. На толстой шерстяной подушке, брошенной поверх этой сетки, сидела молодая угольно-черная такса в попонке, вся обмотанная яркими, как цветные карандаши, тонкими и толстыми проводами. Вспомнив фотографию, Юра узнал таксу, хотя сейчас она злобно скалила белые зубы и изредка жалобно тявкала, пытаясь достать двух ворон. Они ловко воровали у таксы аккуратные ломтики мяса.
Юра отогнал ворон и очень удивился, что собачонка, едва увидев его, забыла и ворон и мясо. Она извивалась всем туловищем, а ее застенчивая мордочка и улыбчивые глаза источали счастье и ласку… Такса даже потявкивала негромко, но нетерпеливо, требуя внимания. «Видно, живется ей здесь неплохо, ежели она даже незнакомого человека так приветливо встречает», — подумал Юра. Он воровато протянул руку через бортик площадки, чтобы погладить собачонку. Обнюхав его руку, она вдруг злобно тявкнула и вцепилась в пальцы Юры, не ожидавшего нападения.
Юра едва успел отдернуть руку, как услышал еще издалека старую песенку, отлично ему знакомую:
На муромской дороге,
Чему-то очень рад,
Сидел кузнечик маленький
Коленками назад.
Он рад, что светит солнышко,
Что зеленеет сад,
Что он такой зелененький,
Коленками назад…
Потом раздалось удивленное восклицание. Видимо, Юру увидели. Он не оглядывался, боясь смутить певицу. Но почувствовал, что теряется сам, когда еще более лихо и уже очень близко прозвучал следующий куплет:
Нашел себе подругу он.
Подруга — просто клад.
Такая же зеленая,
Коленками назад!
Пела и даже приплясывала, подбегая, коренастая румяная девушка, ловко подыгрывая себе на воображаемой гитаре.
— Из-за чего сражение? — Упершись одной рукой в бок, она требовательно и важно протянула другую Юре.
— Не знаю, — усмехнулся Юра, не решаясь взглянуть еще раз на девушку и удивленно глядя на собачонку.
— Наверное, дразнили. — Девушка, вспрыгнув на площадку, обняла таксу. — Наш Страшный Черный Пес! Ужас Ирги! Гроза небес и лесов!..
Но, увидев на пальцах Юры кровь, она подошла к нему:
— О-о! Она, кажется, вас основательно тяпнула…
У девушки были огромные зеленовато-черные требовательные глаза, в глубине которых, как притаившийся костер, все время поблескивал смех. Юре было весело глядеть на нее.
— Это вы и есть Женя Козлова? — спросил он.
— А что, не похожа?
— Да нет, ничего, — усмехнулся растерянно Юра.
Казалось, что Женя некрасива. Коренастая, с густой гривой иссиня-черных кудрей, с широко расставленными огромными сердитыми глазами под крутым лбом, она прежде всегда поражала молодым здоровьем. Но по-своему она была и очень красива, не строгой правильностью черт, а чем-то неуловимым, что пряталось в изгибе губ, легких, как лепестки, в суровой ясности глаз, просторно распахнувшихся навстречу миру, в прохладной линии щек, слегка тронутых пушком…
— Вот я вас сразу узнала, — продолжала Женя. — Вы Бычок! Простите… Ну, в общем, вы понимаете… — Она рассмеялась и взяла его руку. — Ого! Вот это ручка! Бедная Детка могла обломать о ваш кулак зубы. Впрочем, вам все равно полагается медаль за то, что вы не дали ей сдачи. Сразу видно, какой вы умненький-благоразумненький! — Она отступила на шаг и, пристально глядя на него зеленоватыми смеющимися глазами, продекламировала с настоящим пафосом:
