Андрей Балабуха - Распечатыватель сосудов, или На Моисеевом пути
А пока я валялся в постели, соблюдая предписанный полный покой, причем делал это даже с удовольствием. Похоже, составление отчета оказалось тем последним эхом, за которых наступает уже окончательная тишина. Вставать я не только не мог — мне этого вовсе не хотелось. Не хотелось вообще ничего. Я часто засыпал — недолгим, но каким-то тягучим сном, и чуть ли не каждый раз снова возвращался в этот проклятый подвальный кегельбан, и опять видел доктора Меряча; я пытался задать ему некий вопрос — и не успевал, он падал, но — во сне — беззвучно, из развороченной груди била кровь, неправдоподобно яркая, ненастоящая, но именно потому еще более отвратительная. И я просыпался и не мог вспомнить, о чем должен был успеть его спросить, зачем мне это нужное и снова засыпал, и так по многу раз подряд. Впрочем, наяву я тоже возвращался мыслями к Мерячу. Я мог понять этих несчастных, доведенных до отчаяния баб. Но что двигало им? Чем питалось его упорство? Я пытался заставить себя не думать обо всем этом, переключиться, но ничего не получалось. Не помогали ни комедии с Ануш Акопян и Пьером Турром — самое надежное средство на магдин взгляд, ни патентованные таблетки, от которых мысли становилось более вязкими, замедленными — и только.
Но на седьмой день я проснулся и почувствовал, что больше всего на свете хочу есть. И еще — встать. Голова слегла кружилась; ноги, однако, держали вполне прилично. Я спустился в кухню и к ужасу Магды произвел там изрядное опустошение. За этим преступным занятием и застал меня Павел.
По-моему, он слегка обалдел, но не подал виду. По тому, как он переглянулся с Магдой, я понял, что они уже успели спеться. Павел улыбнулся, похлопал меня по плечу и с неистребимым профессиональным оптимизмом изрек:
— Кто плюет на докторов? Тот, кто помер иль здоров!
— Я плачу вам за свое здоровье, а не за ваше сомнительное остроумие, — говорить с набитым ртом было непросто, но я справился. — Хотите печенки? Магда дивно запекает ее с луком в фольге.
— А что? — Павел с интересом посмотрел на меня. — Думаете, откажусь? Не на такого нарвались. Кто ж от дармового обеда откажется только потому, что еще рано?
В общем-то мы с ним всегда понимали друг друга. Не зря же, в конце концов, он оставил меня в своих пациентах, когда я переехал сюда, в новый дом. А ведь теперь ему приходилось мотаться через весь город…
Увидев, что Павел не погнал меня обратно в постель, Магда приободрилась, и мы премило посидели, хотя после кофе Павел все-таки заставил меня подняться в спальню и подверг осмотру с пристрастием.
— Ну что ж, поздравляю, — сказал он под конец. — И на этот раз вам удалось выкрутиться, Марк. Не знаю, долго ли будет продолжаться такое везение — при вашей-то профессии! — но сейчас так. Только не торопитесь. Вставайте понемногу, на час-другой. Читайте, если глаза не устают и головной боли нет. Появится — книжку долой. То же и с телевизором. Обязательно прогулки — по часу два раза в день. И легкий тренинг. Но — действительно легкий. Потом снова сможете на полную катушку. Конечно, лучше всего вам сейчас податься на курорт. На месячишко. Есть возможность?
Я кивнул.
— И прекрасно. Через недельку, хорошо? И вести там растительный образ жизни.
— А животный можно?
— Сперва растительный, а там видно будет. Но никакой выпивки. По крайней мере месяца два. Если не хотите неприятностей.
— Убедили.
— А я зайду завтра-послезавтра. Так, для порядка.
— Спасибо. И привет вашим рыбкам. — Павел заядлый аквариумист, и я всегда давал ему возможность похвастать каким-нибудь очередным рыбьим дивом. На этот раз я попал в десятку.
— Передам. Особенно новичкам.
— То есть? — Не поинтересоваться — насмерть обидеть.
— Капские тетры. Порода молодая, вывел ее недавно один дурбанский любитель. Редкая, и потому стоит… — Он прищелкнул пальцами. — Сами понимаете. Но и стоит того — приезжайте, не пожалеете. Не рыбки — живой свет.
Когда Павел ушел, я завалился на диван и взялся просматривать скопившиеся за полторы недели газеты. Читать, однако, не хотелось. Я устал и совсем начал было задремывать, когда в памяти всплыли вдруг слова: «порода молодая». Сотни раз я слышал что-то подобное, но никогда не задумывался. Принимал как данность. А ведь в самом деле, сколько же всего на свете человек вывел — лошади, кошки, коровы, куры, собаки, рыбы… Не счесть. И почитал себя вправе. Не сомневался. Для охоты на львов собаку? Получите эрдельтерьера. Канареечку басовую — распишитесь в получении. Гиппопотамчика в полметра ростом — ради Бога, любезные мои, нате вам! Надо будет — и льва-вегетарианца выведем, идеально приспособленного к спасанию на водах. А вот сам человек — табу. И думать не смей!
— Слушай, отравительница, — спросил я Магду, когда она принесла очередное витаминное пойло, — как ты думаешь, почему новые породы кошек выводить почетно, а стоит за людей приняться — сразу в компрачикосы запишут?
— Выпьешь — скажу.
Что мне оставалось? Я залпом проглотил ее очередное творение — не то фейхоа с фенхелем, не то хрен с хурмой. Но съедобно.
— Ну так?
— Потому, что кошек Бог создал на пятый день, насколько я помню курс воскресной школы. А человека сотворил по образу своему и подобию на шестой. Вот и выходит, что человеки могут выводить тварей земных, морских да небесных, а человеков — только Бог. Понял, философ? — Магда фыркнула и ксилофонно промчалась по ступенькам вниз, судя по всему, весьма довольная собой и своим ответом.
А я остался размышлять, какой процент правды был в этой шутке. Ведь и впрямь здорово въелась в нас эта идея. Невольно, подсознательно, инстинктивно, как ни называй, а попробуй-ка представить, что кто-то хочет изменить человека. Подправить. Чуть-чуть. С самыми благими намерениями. И враз — мороз по коже. Иррациональный, прямо скажем, мороз. И потому, если всерьез такое задумать — так уж не признаваться. Закамуфлировать, за любые ширмы спрятать. Вот оно как получается. Ах, хребтом тя по хлебалу, как говаривает наш правдивый Кудесник. Вот только — кого? Законодателей, которых, может, и в живых уже нет — закону-то за тридцать перевалило? Несчастных этих йомалатинт? Или вообще наш неустроенный мир?
X
А на следующий день гость, как говорится, пошел косяком.
Я сидел в кабинете и без особого усердия просматривал счета. Было их немного. Пугоевский гонорар позволял бездельничать еще месяца три-четыре, если понадобится. Да и без того на счету кое-что было. И значит, советом Павла пренебрегать не стоило. В конце концов, мое здоровье — инструмент рабочий. Куда я буду годиться, если не войду снова в форму? Только на свалку.
