Аркадий Стругацкий - Фантастика-1964
Я исчез.
Это было очень странное ощущение. Все осталось на месте, все, кроме меня. Но Роман не дал мне насытиться новыми переживаниями.
— Это кепка-невидимка, — прошипел он. — Отойди в сторонку и помалкивай.
Я на цыпочках отбежал в угол и сел под зеркало. В ту же секунду в комнату ворвался возбужденный Модест, волоча за рукав юного сержанта Ковалева.
— Где он? — завопил Модест, озираясь.
— Вот, — сказал Роман, показывая на диван.
— Не беспокойтесь, стоит на месте, — добавил Корнеев.
— Я спрашиваю, где этот ваш… программист?
— Какой программист? — удивился Роман.
— Вы это прекратите, — сказал Модест. — Здесь был программист. Он стоял в брюках и без ботинок.
— Ах, вот что вы имеете в виду, — сказал Роман. — Но мы же пошутили, Модест Матвеевич. Не было здесь никакого программиста. Это было просто… — он сделал какое-то движение руками, и посредине комнаты возник человек в майке и в джинсах. Я видел его со спины и ничего о нем сказать не могу, но юный Ковалев покачал головой и сказал: — Нет, это не он.
Модест обошел призрак кругом, бормоча:
— Майка… штаны… без ботинок… Он! Это он.
Призрак исчез.
— Да нет же, это не тот, — сказал сержант Ковалев. — Тот был молодой, без бороды…
— Без бороды? — переспросил Модест. Он был сильно сконфужен.
— Без бороды, — подтвердил Ковалев.
— М-да… — сказал Модест. — А по-моему, у него была борода…
— Так я вручаю вам повестку, — сказал юный Ковалев и протянул Модесту листок бумаги казенного вида. — А вы уж сами разбирайтесь со своим Приваловым и со своей Горыныч…
— А я вам говорю, что это не наш пятак! — заорал Модест. — Я про Привалова ничего не говорю, может быть, Привалова и вообще нет как такового… Но товарищ Горыныч наша сотрудница!..
Юный Ковалев, прижимая руки к груди, пытался что-то сказать.
— Я требую разобраться немедленно! — орал Модест. — Вы мне это прекратите, товарищи милиция! Данная повестка бросает тень на весь коллектив! Я требую, чтобы вы убедились!
— У меня приказ… — начал было Ковалев, но Модест с криком: “Вы это прекратите! Я настаиваю!” бросился на него и поволок из комнаты.
— В музей повлек, — оказал Роман. — Саша, где ты? Снимай кепку, пойдем посмотрим…
— Может, лучше не снимать? — сказал я.
— Снимай, снимай, — сказал Роман. — Ты теперь фантом. В тебя теперь никто не верит — ни администрация, ни милиция…
Корнеев оказал:
— Ну, я пошел спать. Саша, ты приходи после обеда. Посмотришь наш парк машин и вообще…
Я снял кепку.
— Вы это прекратите, — сказал я. — Я в отпуске.
— Пойдем, пойдем, — сказал Роман.
В прихожей Модест, вцепившись одной рукой в сержанта, другой отпирал мощный висячий замок.
“Сейчас я вам покажу наш пятак! — кричал он. — Все заприходовано… Все на месте…” — “Да я ничего не говорю, — слабо защищался Ковалев. — Я только говорю, что пятаков может быть не один…” Модест распахнул дверь, и мы все вошли в обширное помещение.
Это был вполне приличный музей — со стендами, диаграммами, витринами, макетами и муляжами. Общий вид более всего напоминал музей криминалистики: много фотографий и неаппетитных экспонатов.
Модест сразу уволок сержанта куда-то за стенды, и там они вдвоем загудели как в бочку: “Вот наш пятак…” — “А я ничего и не говорю…” — “Товарищ Горыныч…” — “А у меня приказ!..” — “Вы мне это прекратите!..” — Полюбопытствуй, полюбопытствуй, Саша, — сказал Роман, сделал широкий жест и сел в кресло у входа.
Я пошел вдоль стены. Я ничему не удивлялся.
Мне было просто очень интересно. “Вода живая. Эффективность 52 %. Допустимый осадок 0,3” (старинная прямоугольная бутыль с водой; пробка залита цветным воском). “Схема промышленного добывания живой воды”. “Макет живо-водоперегонного куба”. “Зелье приворотное Вешковского—Траубенбаха” (аптекарская баночка с ядовито-желтой мазью).
“Кровь порченая обыкновенная” (запаянная ампула с черной жидкостью)… Над всем этим стендом висела табличка: “Активные химические средства. XII–XVIII в.”. Тут было еще много бутылочек, баночек реторт, ампул, пробирок, действующих и недействующих моделей установок для возгонки, перегонки и сгущения, но я пошел дальше.
“Меч-кладенец” (очень ржавый двуручный меч с волнистым лезвием, прикован цепью к железной стойке, витрина тщательно опечатана). “Правый глазной (рабочий) зуб графа Дракулы Задунайского” (я не Кювье, но, судя по этому зубу, граф Дракула Задунайский был человеком весьма странным и неприятным). “След обыкновенный и след вынутый. Гипсовые отливки” (следы, по-моему, не отличались друг от друга, но одна отливка была с трещиной). “Ступа на стартовой площадке. IX век” (мощное сооружение из серого пористого чугуна). “Змей-Горыныч, скелет, в наст. вел.” (похоже на скелет диплодока с тремя шеями). “Схема работы огнедышащей железы средней головы”. “Сапоги-скороходы гравигенные, действующая модель” (очень большие резиновые сапоги). “Ковер-самолет гравизащитный. Действующая модель” (ковер примерно полтора на полтора с черкесом, обнимающим младую черкешенку на фоле соплеменных гор).
Я дошел до стенда “Развитие идеи философского камня”, когда в зале вновь появились сержант Ковалев и Модест Матвеевич. Судя по всему, им так и не удалось сдвинуться с мертвой точки. “Вы это прекратите”, — вяло говорил Модест. “У меня приказ”, — так же вяло ответствовал Ковалев. “Наш пятак на месте…” — “Вот пусть старуха явится и даст показания…” — “Что же мы, по: вашему, фальшивомонетчики? — “А я этого и не говорил…” — “Тень на весь коллектив…” — “Разберемся…” Ковалев меня не заметил, а Модест остановился, мутно осмотрел с головы до ног, а затем поднял глаза, вяло прочитал вслух надпись на табличке: “Гомункулус лабораторный, общий вид”, — и пошел дальше.
Я двинулся за ним, предчувствуя нехорошее. Роман ждал нас у дверей.
— Ну как? — спросил он.
— Безобразие, — вяло сказал Модест. — Бюрократы.
— У меня приказ, — упрямо повторил сержант Ковалев уже из прихожей.
— Ну выходите, Роман Петрович, выходите, — сказал Модест, позвякивая ключами.
Роман вышел. Я сунулся было за ним, но Модест остановил меня.
— Я извиняюсь, — сказал он. — А вы куда?
— Как куда? — сказал я упавшим голосом.
— На место, на место идите.
— На какое место?
— Ну где вы там стоите? Вы, извиняюсь, хамункулус? Ну и стойте, где положено…
Я понял, что погиб. И я бы, наверное, погиб, потому что Роман, по-видимому, тоже растерялся, но в эту минуту в прихожую с топотом и стуком ввалилась Наина Киевна, ведя на веревке здоровенного черного козла. При виде сержанта милиции козел взмемекнул дурным голосом и рванулся прочь. Наина Киевна упала. Модест кинулся в прихожую, и поднялся невообразимый шум. С грохотом покатилась пустая кадушка. Роман схватил меня за руку и, прошептав: “Ходу, ходу!..”, бросился в мою комнату. Мы захлопнули за собой дверь и навалились на нее, тяжело дыша. В прихожей кричали:
