Александр Рубан - Белый слон
Хельга кивнула.
— Парадонова Ольга Михайловна? — прочёл он.
— Да.
— А вы, сударь? — он повернулся ко мне.
— В гостях, — сказал я. — Тихомиров Виктор Георгиевич.
Первый записал.
— Томич или приезжий?
— Томич.
— Хорошо-о… Профессия?
— Дизайнер-инструментальщик.
— Тво-орческая… — пробормотал он, записывая. — Военнообязанный?
Я кивнул.
— Звание?
— Капитан резерва, десант. ТРДД-4.
— Кома-андный… деса-ант… Четыре?
— Я живу не в этом районе. На северо-востоке.
— Понимаю. Тогда, если не возражаете, начнём с вас. Ещё раз напоминаю: всё, что вы мне скажете, является…
— Врачебной тайной, — закончил я. — Начинайте.
Третий протянул мне обруч, и я надел его на голову.
— Наблюдайте вон за той стрелкой, — сказал первый, — и вы сами увидите, насколько правдивы будут ваши ответы.
— Начинайте, — повторил я. — Быстрее начнем, быстрее закончим.
— Вы видите личные сны? — спросил он.
— Да, — сказал я. Стрелка не шелохнулась.
— Что вы видели в последний раз?
— В моём личном сне? — уточнил я. (И подумал: не в Хельгином, а в моём).
— Разумеется.
— Пирожное. — Стрелка чуть-чуть шевельнулась.
— Вкусное? — после паузы спросил первый.
— Не знаю. Наверное, сладкое.
— Вы не ощутили вкуса?
— Я его не ел. Я угощал моего друга.
— То есть, вы видели во сне друга… Он любит пирожные?
— Он большой сладкоежка, — сказал я, думая о своём белом слоне. Очень большой.
— Гм… — Первому что-то не нравилось в поведении стрелки. Мне тоже. Вам было приятно угостить друга?
— Я несказанно обрадовался, когда он попросил пирожное. Я сам ему предлагал, он долго отказывался, но потом наконец взял… — (Стрелка подрагивала, но едва заметно).
— Так-так… Он, этот ваш друг, живой?
— Живее, чем вы.
— Понимаю. Но я-то имею в виду: не во сне, а в действительности. Он не умер? То есть…
— То есть, не являются ли ко мне в снах души умерших? Я не знаю, жив ли мой друг, или уже умер. Последний раз мы виделись двадцать два года тому назад. В детстве. (Вот теперь я точно не соврал. Я не знаю, жив ли тот белый слон и сколько вообще живут слоны).
— Ностальги-ия… — бормотал первый, записывая. — Детская дру-ужба… доброжела-ательность. Что ж, замечательно! Для десантника у вас — на редкость здоровые личные сны. Теперь о трансляциях… Какой уровень восприятия идеологических трансляций вам доступен?
— Лекция. Иногда диспут.
— Участник диспута?
— Слушатель.
— При-мити-ивный… В этом нет ничего плохого, господин Тихомиров. Наоборот: чем проще, тем надёжнее. Та-ак… Какую трансляцию вы видели в последний раз и когда?
— Гастрономическую. Вчера. — (Сон Хельги не был трансляцией: я видел его без транслятора. Стрелка не шелохнулась).
— В какой интерпретации?
— Завтрак в молочной столовой.
— Примити-ивная… Было вкусно?
— Сытно. — (Я не ел: я был сыт. Стрелка не шелохнулась).
— Благодарю вас, достаточно, — сказал первый. Я снял обруч. — У вас крепкая нервная система. Для десантника — преотменно крепкая. Уступите место хозяйке.
Я уступил.
Хельга поведала им, что видела много алмазов на берегу, но такого берега на самом деле, наверное, нет. Да, она очень хотела бы там побывать. Нет, алмазы ей не нужны — просто побродить, поглазеть. Попутешествовать. Нет, она нигде никогда не бывала, кроме Томска. Уровень восприятия трансляций у неё тоже оказался примитивным…
— Мечты-ы… — бормотал первый, записывая. — Тяга к перемене ме-ест… — Кажется, он был удовлетворён.
— В порядке? — спросил он у того, кто рылся в приёмнике.
— Одноканальный, — ответил тот, надевая кожух, и щёлкнул пломбиром. Настройка не сбита. Альфа-ритмы в норме.
— Не сбита… одноканальный… Следующую ночь вы проведёте здесь, господин Тихомиров? Напоминаю: всё, что вы…
— Является врачебной тайной — помню… Я не знаю, где я проведу следующую ночь.
— Поймите меня правильно: я вовсе не намерен вмешиваться в вашу личную жизнь. Но если вы будете спать здесь, необходимо установить ещё один приёмник. Или можно заменить этот на двухканальный, так будет дешевле. — Он покосился на кувшин и пошевелил носом. — Даже дешевле, чем водка.
— Я заплачу, — сказала Хельга. — Они ведь у вас с собой?
— Не надо, — возразил я. — Следующую ночь я проведу дома.
— Ну, а если всё-таки здесь, — сказал первый, — то будьте добры, господин Тихомиров, зайдите днём в Консилиум и купите приёмник. Или возьмите напрокат — это и вовсе гроши. Не следует подводить хозяйку…
— Не беспокойтесь, — заверил я. — Идеологических трансляций я не пропускаю. К тому же завтра будет интересная тема: подвиг Великомученика Степана. Я с детства преклоняюсь перед этой исторической личностью. Он был истинный миротворец!
(Обруча на мне не было.)
— С детства? Любопытно… — пробормотал первый. — А впрочем, раз вы стали офицером Миротворческих Сил, вам было виднее. Спокойных снов, сограждане!
Третий закрыл свой ящик, и они наконец-то ушли.
Глава 13. Быть живым
— Значит, ты — Парадонова? — спросил я, когда они ушли. — Одно время у нас были на вооружении РТБИ-16 с «затворами Парадонова».
— Да, я их помню, — сказала Хельга. — Такие живые штучки, которые не хотят работать в чужих руках — засыпают.
— Вот-вот — очень умные штучки. Но каждый всё-таки старался раздобыть обычный затвор и таскал в кармане. На всякий случай… Так он был конструктор? Не десантник?
— Десантник тоже. Но главным образом артабиолог. Искусственные формы жизни.
— Наверное, не меньше полковника, при такой-то голове?
— Ефрейтор… — Хельга улыбнулась. — Для военных он больше ничего не придумал. Будем досыпать? Пятый час.
Я кивнул и стал раздеваться. Хельга усыпила карниз, мы снова легли, и она взяла меня за руку.
— Про Гондвану — это он тебе рассказывал? — спросил я.
— Мы с ним часто видели этот сон. Он любил всё живое.
— А как он попал на Парамушир?
— Как все… Правда, он сам хотел туда попасть. Он следил за корякскими разработками и сильно недоумевал, когда их засекретили. Он не верил, что их возможно использовать в военных целях, для убийства… А потом случилась эта история с полигоном на Парамушире. Он очень обрадовался, когда получил повестку и узнал, что летит туда. Говорил: «Вот хорошо, разберусь на месте!..»
— Разобрался?
— Почти сразу… Это оказалась жизнь. Она действительно не убивает — в ней нет злобы. В любом человеке, даже в самом добром, больше злобы, чем в ней во всей.
