Мэрион Брэдли - Ветры Дарковера
Стук копыт, медленное покачивание в седле, мрак за опущенными веками сначала действовали гипнотически, а затем странно знакомо — казалось нормальным сидеть в седле, не видя ничего вокруг, вверившись лошади и держа в напряжении остальные чувства — аромат цветов или хвойных деревьев; дорожной пыли, резкий запах цибета от какого-то животного в кустарнике. Когда Ларри подъезжал к нему, Баррон не открывал глаз; спустя некоторое время Ларри пришпоривал коня и догонял Кольрнна. Тот продолжал петь в пол голоса. Непонятно почему Баррон понял, что певец выводит первые ноты «Баллады о Кассильде».
Как странно она звучит без аккомпанемента арфы. Аллира прекрасно играла и пела ее, хотя это была песня для мужского голоса:
В воде горели тонки звезд.
Но темен был прибрежный плес.
Тиха, как камень иль луна,
Одна шла дочь Робардина.
На огненном веретене
Сияла золотая нить.
Земля лежала в смертном сне,
Когда Хастур покинул свет…
Но вдруг, запев как соловей…
Он перестал следить за песней, услышав отдаленный крик орла и короткий крик какого-то зверька в зарослях. Он здесь, он вне опаености, а позади развалины и смерть….. вцепившись в каждого рукой Он брел подземным залом, где Аллар поддерживал огонь, Что гас и вспыхивал во мгле.
Когда ж сияние его
Поблекло в скучном свете дня,
Кассильда вышла из теней
В ладонь его звезду-цветок
Вложила, словно смертный рок,
Он обнял дочь Робардина.
И пала золотая нить
С чудесного веретена…
Мысли его крутились, словно в странном сне, когда он слушал песню Кассильды, печаль Камиллы, любви Хастура и сокровища Алара. Странно, наверное, быть Хастуром или Комином и считать себя равным Богу.
Но мне сейчас и Бог родня!
Да и чем они были на самом деле, эти древние Боги?
Племя кузнецов говорило, что Шарра приходит в их очаги — и они имели в виду не дух огня! Старые телепаты могли пробуждать силы превосходящие мою форму птицы, или огненный щит, насколько это выше ножа хвостатого!
— Баррон, смотри не усни здесь, тропа становится опасной! — голос Гвина ворвался в его сны, и он встряхнулся.
Очередная галлюцинация? — Нет, только сон.
— Похоже, я заснул, — произнес он, потирая глаза. — Гвин хохотнул: Подумать только, пять дней назад этот человек впервые увидел седло! Ты быстро учишься, чужеземец. Поздравляю! Но отныне тебе лучше держать глаза открытыми, тропа становится узкой и плохой, а ты, возможно, сумеешь рассудить лучше лошади, даже хотя старая поговорка гласит: «на горной тропе отпусти поводья», но если ты свалишься туда… — он показал на полукилометровый провал по обеим сторонам дороги, — нужно спуститься в долину до прихода ночи. На этих высотах повсюду люди, а может быть, и птицы-духи, и хотя сейчас не Призрачный Ветер, я не слишком стремлюсь к подобным встречам.
Баррон хотел спросить, что это такое, но остановился.
Черт побери, мне все равно, я и так уже достаточно запутался, а Гвин и остальные здесь как раз для того, чтобы охранять меня. Не имело смысла думать об этих предполагаемых опасностях или даже интересоваться, что они из себя представляют.
Тем не менее, общая настороженность передалась ему, и он заметил, что старается держаться поближе к ним на узкой горловине прохода. Он основательно вымотался, пока они достигли перевала и без всяких происшествий начали спуск.
Этой ночью они разбили лагерь в долине под защитой серо-голубых сучьев, пахнущих пряностями и дождем.
Меньше обычного было песен и разговоров. Баррон, лежа в полусне в своих одеяниях и, слушая, как ночной дождь скользит по толстым веткам, чувствовал необъяснимую тревогу. Что за чертов мир, и нужно мне было вляпаться в это дело!
Он уже почти забыл восторг и очарование, которое он ощущал в первом путешествии сквозь предгорья. Это было частью той странности в нем, которую он хотел забыть.
Они прибыли на пожарную станцию вечером следующего дня. Баррон, распаковывая при свете лампы свой багаж в отведенной ему большой светлой комнате, признал с неохотой, что Вальдир не пожалел ничего, чтобы гостю было удобно. Здесь были широкие полки и шкафы для инструментов, верстаки и стулья с хорошим освещением, вакуумные лампы, производившие необычайное количество света из относительно голубого топлива, получаемого из смол масел местных деревьев. Широкое окно с прозрачным стеклом — не часто встречающееся на Дарковере, хотя и очень ценное и, очевидно, вставленное для удобства гостя с Земли — давало широкий панорамный вид на горы и ряд за рядом заросших каменистых склонов и высот. Стоя у окна и глядя, как красное солнце Дарковера садится за пикой — горы здесь были столь высоки, что солнце скрывалось раньше чем собирался ночной туман — Баррон снова ощутил это странное неестественное чувство, от которого сильно стучало его сердце, только усилием воли он не поддался ему и пошел смотреть станцию.
С места, где она стояла на вершине одного из высочайших пиков, открывался превосходный вид — не требовалось даже взбираться на башню позади — на сотни квадратных километров леса. Баррон насчитал пятнадцать маленьких деревень, каждая под защитой складки холма, видимая только как скопище тусклых крыш. С этой высоты он мог понять, что взгляд терялся в дымке, непроницаемой для невооруженного взгляда, которая легко могла скрыть тонкую струйку дыма. Он мог даже различить далекие крыши Армиды и высоко в горах смешной бледный шпиль, похожий на замок.
— С твоей оптикой, — сказал ему Лерри, присоединившийся к нему у двери станции, — мы увидим лесные пожары еще тогда, когда они будут еще крохотными огоньками, и спасем древесину. — Он указал на дальний пик, где зеленое прорезал широкий черный шрам. — Здесь горело пять лет назад, оно вышло из-под контроля на день-другой и, хотя поднялись люди семи деревень, мы потеряли (я забыл сколько) квадратных километров отличного леса и смолистых деревьев. Отсюда также мы сможем заметить и давать предупреждение в случае нападения бандитов или что-то в этом роде.
— А как вы даете предупреждение? Похоже, что здесь нет ни сирен ни чего-то другого.
— Колокола, дымовые сигналы… — он указал на высокую груду сухих дров, тщательно защищенную канавой, наполненной водой. — И также сигнальные устройства — не думаю, что кто-то знал их земное название, — он показал Баррону сияющие металлические блюда. — Конечно, только в солнечные дни.
— Гелиограф, — сказал Баррон.
— Точно.
Баррон думал, что будет чувствовать себя как рыба, вытащенная на сушу, но первые несколько дней прошли достаточно гладко. На пожарной станции жили шесть человек, несших пятнадцатидневные вахты, после чего их сменяли другие по смещенной круговой системе, требовавшей трех человек каждые семь дней. Сейчас командовал станцией Гвин. Ларри, похоже, являлся лишним, и Баррон задумался, не находится ли он здесь только для того, чтобы переводить или присматривать за ним. Но из некоторых замечаний Гвина он сделал вывод, что Ларри обучается управлению станцией, чтобы иметь возможность занять его место в серии обязательного дежурства, которое несли все юноши дарковерских семей. Кольрин являлся ассистентом Баррона специально, чтобы научиться шлифовке линз, а также обучить производству и использованию телескопов и оптики каждого желающего пограничника.
