Артем Абрамов - Место покоя Моего
Хороший ответ, подумал Петр. В умении полемизировать священнику не откажешь. Эка он ловко ушел от опасной для него дискуссии весьма древним, выходит, демагогическим приемом. А ну, кто усомнился в силе и славе правителя, военачальника, партии, Бога, наконец? В кандалы его, в застенки, в лагеря!.. Проходили. Не было народа, который через все это не проходил бы… Надо заканчивать. Становится опасно. В первую очередь для Иешуа и его родителей: опасно в буквальном смысле слова. Ересь никогда не прощалась… Другое дело, что сам Иешуа даже не вспомнит, о чем таком опасном он беседовал в Храме…
Священник снисходительно смотрел на умолкнувшего мальчика и на окружающих слушателей. В тишине спросил — не без легкой угрозы:
— Ну что, еще вопросы будут?
Вопросов, в принципе, могло быть много, но задавать их не стоило. Тем более что в Эзрат Исраэль вбежал мужчина. Иосиф. Остановился, дыша тяжко. Мать не могла пройти, осталась в Эзрат Нашим.
— Откуда ты, мальчик? — спросил раввин. — Где твои родители?
Я был прав, подумал Петр, пора сворачивать комедию. Финальные реплики и — на поклон.
«Скажи им, что ты дома. У Отца своего».
«Дома? Но я ведь…»
Иешуа, милый, не время спорить!..
«Говори!» — Петр послал Иешуа мощный импульс.
Взгляд мальчика стал стеклянным. Громко, чеканя слова, он произнес:
— Я дома здесь. У Отца своего.
«Молодец! Повтори еще раз. Они должны это запомнить».
Иешуа повторил, несколько произвольно:
— Мне должно быть здесь. В доме, который принадлежит Отцу моему. А вы здесь — только слуги… Раввины опешили.
— Какой отец? Здесь — Храм. Да как ты смеешь, наглец, мальчишка!..
И тут Иосиф, молчавший доселе, подал голос. Испуганный, надо сказать.
— Иешуа, сынок!..
— Вот и отец объявился. Хозяин Храма, — тихо, будто сам себе, сказал кто-то.
Шутку оценили. Дружный хохот громом зазвучал среди каменных колонн.
Иешуа равнодушно посмотрел на Иосифа, отвернулся, продолжая сидеть ровно, с прямой спиной — каменно сидеть.
Буквально: каменным болванчиком, подумал Петр. Чрезмерная зажатость… Хочется надеяться, что это пройдет: контакт должен быть легким и естественным для окружающих…
Иосиф, не обращая внимания на смешки и дурацкие шутки, упал на колени, обнял мальчика.
— Наконец-то ты нашелся! Мы уж думали, потеряли тебя совсем… Ну, куда ж ты пропал? — причитал он, торопливо гладя волосы Иешуа.
Все это было совсем не похоже на жесткого, жестокого иной раз, отца.
— Мы вернулись в Иершалаим, искали тебя по дороге, целый день шли… Как ты здесь очутился? — Иосиф спрашивал и сам себе удивлялся: никакой обычной злости, только отчаянная радость от встречи. — Иешуа, ответь, не молчи!
Мальчик смотрел на отца все тем же стеклянным взглядом. Ответил ровно:
— Зачем меня искать? Или вы не знали, что мне надлежит быть в доме Отца моего?
Опять смешки раздались. Ну чем не радость для публики: мальчик-дурачок, совсем болезный…
Хорошо, Иосиф, поглощенный своим неожиданным счастьем, не услышал ответ сына.
— Вставай, сынок, пойдем… — Он рывком поднял мальчика, взял за плечи, повел прочь.
И Петру пришла пора уходить. В общем он был доволен первым контактом. Да, есть шероховатости, мальчик еще сырой, но потенциально — возможности гигантские. А ведь это — только момент подсадки матрицы. Она еще практически не работает: Петр вел мальчика. Но вряд ли он смог бы его вести, если бы не она, не ее присутствие в мозгу Иешуа. Напрасно боялся Кевин, что внедрение не заладилось. Еще как заладилось! Да, матрице еще вживаться и вживаться — в мозг, в сознание, в душу. Особенно — в душу, если быть максималистом. Плюс — немножко мистиком. Через девятнадцать лет сегодняшний маленький мудрец станет взрослым и мудрым чудотворцем. Сейчас Петр уверен был в том. Матрица если и не действует пока в прямом смысле этого слова, то существует наверняка, Техники хлеб зря не едят. Все прошло нормально. Точно по инструкции.
Однако какой цинизм: называть Библию — инструкцией…
И еще. Вероятно, те, кто две без малого тысячи лет вгрызался и вгрызается в самое по-крестьянски обстоятельное — да простится Петру это определение! — из писаний апостолов — Евангелие от Луки, вероятно, они прочитывали между строк рассказа о двенадцатилетнем отроке куда больше, нежели произошло только что. Как там? «И все дивились ответам его…» Скорее, возмущались. Смеялись.
Настроение было отличным. Идя по Иерусалиму в сторону дома, Мастер насвистывал услышанную здесь же мелодию, удивительно похожую на одну песню из его времени.
А вопрос уже возникал сам собой: какое время — его?..
ОТСТУПЛЕНИЕ — 3
Из бесед Мастера-3 Петра Анохина (далее — М.) с экспертом-историком Службы Соответствия Клэр Роджерс (далее — Э.)
М. Интересно, что было бы, если б мы не послали Шестого в первый век…
Э. Вам работать, Петр. Но запомните, загните где-нибудь в памяти уголок: вы делаете то, что в любом случае кто-нибудь да сделал бы. Или, скорее, все само собой сложилось бы — рано или поздно…
М. Что вы имеете в виду?
Э. Я имею в виду Христа. Мессию. А уж как его звали бы — Иисус, Иоанн или Павел, — для Истории решающего значения не имеет.
М. Клэр, вы что? Как не имеет? История знает именно Иисуса, Иешуа из Назарета, Назаретянина…
Э. Наша история — да. Но агент Шестой увидел пожилого плотника в Назарете…
М. И ничего не услышал о том, что в пределах Галилеи или Иудеи объявился Мессия под другим именем.
Э. В тот год не объявился. А годом позже или десятилетием позже объявился. Иначе быть не могло. Надо учитывать революционную ситуацию.
М. Какой революции?
Э. Христианской. Самой великой революции в истории человечества.
М. Эка вы! В чем же ее величие?
Э. Петр, вы специально прикидываетесь дауном, да? Для чего? Для того, чтобы я для вас сформулировала идею? Вы все прекрасно понимаете сами! Вы просто используете меня, причем — даром. И вопросики эти ваши провокационные, с которых вы беседы начинаете. Вы думаете, я ученая дура и купилась?
М. Поймали, Клэр. Прикидываюсь дауном. Но именно потому, что никоим образом не считаю вас дурой, использую напропалую. Каюсь, посыпаю главу пеплом. Хотите — прогоните. И никогда со мной не разговаривайте. Но мне действительно позарез нужно проверить свои куцые соображения — вашими. Вы заметили: как только я возвращаюсь из броска-сразу к вам…
Э. Что ж мне, плакать от счастья?
