Юрий Медведев - Капитан звездного океана
— Vita somium breve[24], — подтвердил заморыш монах. Профессор извлек из шкафа синий суконный плащ.
— Я вынужден ненадолго отлучиться, господа. Надобно попросить, дабы убрали булыжники и битое стекло…
— Повремените утруждать себя такого рода заботами, глубокочтимый профессор, — отозвался отец Маврикий загадочно.
Кеплер озадаченно посмотрел на гостей.
— Однако я не намереваюсь сочинять ученого трактата о свойствах каменьев. Они мне не потребны. Булыжниками, как известно, дорогу в небо не вымостишь.
— Да стоит ли волноваться из-за кучи камешков, — буркнул отец Феофилат. — Тут речь идет о целой жизни.
— А может быть, и о смерти, — добавил другой монах.
— О жизни? О смерти? О чьей жизни и смерти, господа? Да вы садитесь, усаживайтесь, милости прошу!
Отец Феофилат опустился на лавку и заговорил:
— Не далее как сего дня, в три часа пополудни, будет обнародован высочайший эдикт о скороспешном изгнании из Штирии всех протестантов. Под угрозой смертной казни. — Он помолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. — Как вы полагаете, во имя какой цели мы, рискуя священным саном, выбалтываем вам сию наисекретнейшую тайну?
— Мы дерзнули развеять тьму тайны, дабы вас не тревожили сомненья: пред вами истинные ваши друзья, господин Кеплер, — ловко ответил монах Маврикий на риторический вопрос собрата по вере. — И посему, будучи почитателями необыкновенных ваших дарований, засвидетельствованных в замечательном труде «Космографическое таинство», мы, истинные ваши друзья, — тут оба монаха заулыбались, — спрашиваем вас: намерены ли вы оставаться в великой Штирии?
Намерен ли он оставаться? Кеплер вспомнил: прошлым летом ему, точно преступнику какому-нибудь, пришлось покинуть Грац, с несколькими пфеннигами в кармане, под свист и улюлюканье фанатиков, размахивающих дубинками. Барбара билась в истерике, Регина рыдала, а невежды бюргеры швыряли в карету тухлые яйца, гнилые яблоки. И зачем он только вернулся?..
— Без сомнения, вы пожелаете остаться в Граце, — мягко произнес, не глядя на молчавшего Кеплера, отец Маврикий. — Иначе вы не стали бы расхваливать свободное свое отечество пред чужеземным профессором Галилеем…
«Откуда они пронюхали о письме к Галилею?» — встревожился Иоганн.
— …Иначе вы, ссылаясь на слабость глаз и боязнь ночной сырости, не отвергли бы предложение величайшего Тихо Браге, предложение не только лестное, но и выгодное во всех отношениях…
— Но ежели каждый мой шаг прослежен, ежели просматривается моя переписка, ежели соглядатаи, шпионы, доносчики кишмя кишат в вашей Штирии, тогда… — едва не закричал Кеплер.
— Что «тогда»? — позевывая, вопросил отец Феофилат.
— Ни-че-го… — сдержался профессор. — Ничего относительно истинной причины моего отказа переселиться в Уранибург вы не знаете. И не узнаете никогда.
— Сия причина ведома нам. Знаем сию причину. Прикованным к небу, но рассеянным во всех землях известно все[25]. Или почти все, — пропел кротко отец Маврикий.
Смиренные отпрыски Иньиго де Лойолы, иезуиты, — вот кто изволил навестить скромного преподавателя городской гимназии. «Занятно, занятно, — размышлял Кеплер, — эрцгерцог Фердинанд, воспитанник иезуитов, выдворяет протестантов за кордон, а его духовные пастыри уговаривают закостенелого лютеранина остаться в, Граце. Зачем я понадобился им? Ума не приложу».
— Ежели вам любопытна причина вашего отказа господину Браге, извольте. Самостоятельность побоялись утратить. Поостереглись в зависимость попасть от короля астрономии. Он хотя и обладает лучшими в мире приборами для измерения небес, но в то же время тщится доказать неверность Коперниковых построений. Для вас же каноник фромборгский — пуп Земли, — закруглил речь монах.
Тяжкие дождевые облака уползали за реку. Ветер летал по косогору наперегонки с листвой. Утренний Грац гляделся в голубое зеркало небес.
— Позвольте, профессор, я подскажу вам средство, притом единственное, как остаться в нашей Штирии и свободно исповедовать Коперникову ересь, — заговорил толстяк. — Вам надлежит добровольно, доброчестиво перейти в лоно святой Римской церкви.
— Как, стать католиком? — воскликнул Кеплер.
— …а заодно и придворным астрологом эрцгерцога Фердинанда. Годовое жалованье три тысячи гульденов.
Кеплер отвечал не раздумывая:
— Благодарю покорно. Но как я возлюблю тех, кто восемь лет гноит в застенках Джордано Бруно?
Отец Маврикий вздохнул.
— Ах, герр Кеплер! Будь вы придворным астрологом, вас давно бы осведомили, что сего еретика еще весной, в благословенном Риме, на Площади Цветов, наказали сколь возможно кротко и без пролития крови.
— Сожгли?!
— Облачили в саван… прищемили язык… возвели на костер… пепел бросили в Тибр, — медленно проговорил отец Феофилат, так медленно, будто сам был свидетелем облачения, прищемления, возведения… — И поделом ему за невежество…
— Какое невежество? — вырвалось у профессора.
— Только невежда может запамятовать или не знать, что человечество во все времена гнало прочь мысль о движении Земли. Не мне объяснять вам, что Пифагор и пикнуть не смел о своем учении, что догмы его как тайна распространялись между его учениками. А Самосский Аристарх? Не его ль обвинили в безбожии, богохульстве, приговорили к смерти…
— То было в древности, в незапамятные времена… — возразил Кеплер.
— Времена всегда одинаковы, господин профессор, — жестко ответил толстяк иезуит. — Послушайте, что пишет некий свидетель казни вашего невежды Джордано, — и проговорил наизусть: — «Таким образом, Бруно бесславно погиб в огне и может рассказать в тех, иных мирах, каковые он столь богохульно воображал себе, о том, как римляне обыкновенно обращаются с безбожниками вроде него». Кто же он, сей очевидец казни? Невежда, скажете вы? Католик? Иезуит? Не тут-то было. Шоппиус, известнейший ученый, протестант из протестантов… Зря вы за голову хватаетесь, зря ручки к потолку воздеваете негодуя: «Как? Стать католиком?!» Во имя цели достойной иудеем стать не грех, в магометанство переметнуться, арапов поганых верования затвердить!.. Кто на виду у всего Граца, под бесовские выкрики и кривлянья, спалил календарь, составленный Иоганнесом Кеплерусом? Молчите? Лютеране, единоверцы ваши милые. Что вам отписали из Тюбингена, когда о куске хлеба воззвал математикус Кеплерус? Кукиш показали разлюбезнейшие протестанты своему брату издыхающему. За что же? За великую ревность к ереси Коперника. — Иезуит извлек носовой платок, трубно высморкался.
