Людмила Козинец - Полёты на метле
Дома я лихорадочно собиралась. Кинула в пляжную сумку купальник, полотенце, резиновые тапки... и вдруг руки мои опустились, хлынули слезы, и я повалилась на свою кушетку. Отчетливо встала передо мною картина: сожженная степь, белая тропа, блестящая, как лезвие ножа, и две фигурки... Ох, мальчишки!
Вы вернетесь. Вы обязательно вернетесь. Но только не дай мне бог сквозь милые ваши, любимые черты вдруг увидеть другие: старшего уполномоченного, например, или его серенького напарника, или моего издательского знакомца... Оставайтесь собой, мальчишки.
Полыхнуло синим пламенем, ударило волной кипящего воздуха, и на под мансарды с грохотом свалился роскошный письменный стол начальницы лицейской канцелярии. Сама начальница в неизменном синем костюме невозмутимо восседала за столом. Сколько ее помню - всегда вот так: сидит за столом, выложив локти, в руке вечный "паркер", в другой - надкусанное яблоко.
- Прекрати реветь, молчи, слушай! - гремнула она на меня. - Что это еще за самоедство? Ты ни в чем не виновата, никто тебя винить и не собирается. Подотри сопли, соберись и работай! У тебя вон еще два десятка гавриков. Понимаю, что тяжело. Пришлю помощницу.
Снова порыв ветра, и начальница канцелярии исчезла. Ну, за заботу, конечно, спасибо, не забывают все-таки. А вот помощница... черт его знает. Пришлют какую-нибудь грымзу, работай с ней потом.
Троллейбус тяжело мотался по горному серпантину, и сердце иногда уходило в пятки - я впервые ехала по такой дороге. А ну как загремим... костей же не соберешь. Кипарисы мне не понравились - напоминали могильные обелиски на заброшенном кладбище. Невразумительное какое-то дерево, ненастоящее. Декорация из плохой провинциальной пьесы. А море было теплым! И шастала в нем рыбья мелочь, маленькие крабики сновали на мелководье, бродили стайками прозрачные креветки, и на отмели блестел черепаховый гребень, потерянный моей зеленоокой сестрой нереидой.
Я с разбегу бухнулась в воду. "...в мировом океане. И в каждой капле будет он..." Матвей! Я вылетела из воды, словно крапивой стегнули. И мне почудилась улыбка Матвея сквозь зеленоватую толщу. Он всегда так улыбался... словно знал, что рано уйдет.
Не могу я в море... Отныне и навсегда запретно оно для меня. Так же, как запретна та белая тропа, по которой ушли Санька и Дар. Что-то много на моей душе грехов набралось...
В невеселые мои мысли вклинился радостный вопль:
- Ольга! Вот здорово! Ну мистика прямо, я тебе сегодня звонить собирался. До чего ж ты кстати!
Рядом со мной на пляжную гальку плюхнулся Славик - один из участников недавнего литературного семинара. Он весь светился от счастья встречи. Надо же...
- Нет, ты подумай! Я вообще всегда тебя страшно рад видеть, но вот сегодня ты мне позарез нужна!
Я покорно склонила голову:
- Во-первых, не ори. Людей перепугаешь. А во-вторых, что у тебя стряслось?
Славик перешел на восторженный шепот:
- Я гениальную штуку написал. Только, понимаешь, у меня сомнения вроде финал не вытянул. Посмотри, а?
- Что, прямо сейчас?
- А чего? Ты не пугайся, там немного, страничек семьдесят всего.
Он начал рыться в своей сумке. А я смотрела на него почти с ненавистью. Вот сидишь ты сейчас в одних плавках, золотистый от загара, красивый, как юный бог, жизнерадостный, как щенок, гениальную штуку написал! А потом... кто тебя знает? Вешаться начнешь, в психушку попадать, общественность тобой заинтересуется - мало ли чего еще. А я расхлебывай? У-у, ироды, что ж вы со мной-то делаете?.
Я читала Славкино произведение, а он бегал за мороженым, лимонадом, горячими чебуреками, которые поглощал Стас, ворча при этом: "Отдохнули, называется..."
- Ну, ясно, Славка. Есть тут момент благородного безумия. Но сдается мне - придется крепко пахать. Вот смотри...
И начались специальные разговоры часа на два. Мы перестали ползать по рукописи с карандашом в руках только ощутив дикий, зверский прямо голод.
Тут выяснилось, что все принесенные чебуреки Стас слопал. А я-то думаю, отчего это он лежит на солнышке пузом кверху, жмурится довольно и сарказмов не говорит, вопреки обыкновению. Но Славка оказался запасливым. Из своей сумки он извлек груши, пирожки, виноград. Мы обедали и ругались, потому что было совершенно необходимо выдрать из текста абсолютно лишний кусок, а Славка бросался грудью на его защиту и предлагал, наоборот, спорный эпизод расписать в самостоятельную сюжетную линию.
Вернулись мы в город поздно, да и то благодаря тому, что поймали на трассе какой-то случайный заблудившийся автобус. Водитель взял с нас трешку, а вез, как за червонец - с ветерком.
Я поднималась по музыкальной лестнице в мансарду, на ходу вынимая ключи из сумки. Возле моей двери сидела чрезвычайно изящная кошка. Совершенно черная, как грозовая полночь без единой звезды. Она кротко посмотрела на меня изумрудными глазищами и приветственно мурлыкнула.
- Ты откуда взялось, прелестное создание? А у меня и молока-то нет, угостить тебя нечем. И вообще, со мной ты с голоду пропадешь, я сама обедаю через раз.
Кошка недружелюбно сузила глаза и неожиданно заявила сварливым тоном:
- Ну ты долго разговоры разговаривать будешь? Открывай скорее! Я тут, на этих досках и пыльном половике полдня провела, кости ломит...
- Че-го? Это что еще за новости?
- Нет, ну ты какая-то не очень сообразительная. Тебе обещали из Лицея помощницу? Ну вот... это я и есть.
Что ж это деется... конец света.
- Ну ладно, проходи. Только молока у меня все равно нет.
- И не надо, - равнодушно сказала кошка, переступая порог. - Я кофе больше люблю.
Пришлось варить ей кофе. Она лакала его прямо из чашки, когда напиток остыл. Деликатно вытягивала грациозную шею, жмурилась, розовый язычок так и мелькал.
- Слушай, зверик, я как-то не очень понимаю...
- Это заметно.
- ...ты будешь мне помогать? Каким образом? Мурлыкать по вечерам и греть ноги в стужу?
Кошка посмотрела на меня с отвращением и высказалась насчет антропоцентрического эгоизма весьма ядовито.
- ...Ноги ей греть! Бобика себе заведи!
- Ну-ну, не лезь в бутылку. Я серьезно.
И тут выяснилось, что эта элегантная брюнетка, кошачье это отродье имеет степень магистра изящной словесности и является доктор хонорис кауза Барселонской академии. Ни фига себе. Это как же я ее чайной колбасой кормить стану?
В полночь барселонский доктор изводили опочить на, моей подушки, а я все сидела в кухне. Почему так пить хочется? Я залпом проглотила стакан воды из-под крана. Будто не воду выпила, а керосин - пожар внутри забушевал вовсю. Да что такое, на солнце перегрелась, не иначе... Пришлось достать из морозилки кусочек льда. Не помогает. И почему так пахнет дымом? Горим, никак?
