Даниэль Галуйе - Тринадцатый этаж
Она почувствовала, что я веду себя странно. Возможно, Коллингсворт рассказал ей о том, что случилось у Хромоногого. А основой для ее заботы обо мне служили разрушающиеся мечты. Она лелеяла свою детскую влюбленность все время, пока подрастала и взрослела, — и все это только для того, чтобы наткнуться на препятствие к исполнению своей мечты в виде того, что она явно расценила как ментальную неустойчивость моей психики.
— Извини, Дуг, — сказала она, и в ее голосе сквозила полнейшая безнадежность. — Я высажу тебя внизу.
Мне нечего было на это ответить…
Вторую половину дня я провел у Хромоногого, где выкурил столько сигарет, что временами возникало ощущение, будто у меня во рту горелая тряпка, но справиться с этим мне помогали порции «скотча-астероида», которые я заказывал чаще, чем обычно.
После заката солнца я принялся бесцельно бродить по почти опустевшим улицам центра города. В конце концов я встал на автоматический скоростной тротуар, направление маршрута которого даже не заметил.
Через некоторое время ночной холодный воздух заставил меня смутно осознать, в каком направлении меня несет. Доехав до конечной платформы, я осмотрелся и понял, что нахожусь в спальном районе относительно недалеко от того места, где живет Эвери Коллингсворт. Разве можно было при сложившихся обстоятельствах представить себе более подходящий пункт назначения, чем дом консультанта по психологии?
Естественно, Эвери удивился, увидев меня.
— Слушай, ты где пропадал? — Он провел меня в свой кабинет. — Я искал тебя полдня, чтобы ты одобрил новую партию реактивных единиц.
— У меня было одно дело вне стен офиса.
Конечно, он обратил внимание на мой помятый вид, но тактично промолчал.
Дом Коллингсворта очень явно свидетельствовал о том, что здесь живет холостяк. В его кабинете, по-видимому, месяцами не наводили порядок. Но почему-то я почувствовал себя очень уютно в этой комнате, где стояли стопки самых разных книг, стол был завален барахлом, а пол усеян скомканными бумажными листами.
— Как насчет того, чтобы выпить? — предложил он, когда я сел в кресло.
— Скотч. Неразбавленный.
Автобармен незамедлительно выполнил заказ, и Эвери подал мне стакан. Улыбаясь, он провел рукой по серебристым седым волосам.
— Могу еще предложить бритву и чистую рубашку.
Я улыбнулся в ответ и осушил стакан. Эвери подвинул ко мне стул и сел.
— Ну, теперь ты можешь рассказать мне все.
— Это будет нелегко.
— Дело касается Зенона? Кого-то по имени Мортон Линч? Таких вещей, да?
Я кивнул.
— Я рад, что ты пришел, Дуг. Чертовски рад. Проблема не только в рисунке и Линче, я прав?
— Проблема гораздо серьезнее. И я толком не знаю, как начать.
Он откинулся на спинку стула:
— Помнится, с неделю назад я говорил что-то о смешивании психологии и симулектроники, когда в результате рождается много престранных выводов. Дай-ка я процитирую себя самого: «Вряд ли можно вводить людей в машину и не начать при этом задумываться об основной сущности и людей, и машин». Может быть, от этого и отталкиваться?
Я стал рассказывать. Я выложил все. И все время, пока я говорил, выражение лица Эвери не менялось. Когда я закончил, он встал и принялся расхаживать по комнате взад-вперед.
— Во-первых, — посоветовал он, — не занимайся самоуничижением. Посмотри на это с объективной точки зрения. У Фуллера тоже были проблемы. О нет, его отклонения не развились так сильно, как у тебя. Но ведь он не работал с симулятором на такой продвинутой стадии, на которой приходится работать тебе.
— Что ты хочешь сказать?
— То, что ту разновидность работы, которой занимаешься ты, невозможно успешно выполнять без неизбежных в подобном случае психологических последствий.
— Не понимаю.
— Дуг, ты — своего рода бог. Ты — всемогущий властитель целого города псевдолюдей — своеобразного аналога мироздания. Иногда тебе приходится совершать поступки, которые противоречат твоим моральным убеждениям, например такие, как удаление, стирание электронной сущности. Результат? Угрызения совести. Итак, что же мы, по сути, имеем? Взлеты и падения. Фазы блаженного ликования, которые сменяются погружением в пучину самобичевания. У тебя бывают подобные реакции?
— Да. — Только теперь я понял, что так оно и есть.
— А ты знаешь, какое состояние я только что описал?
Я кивнул и прошептал:
— Паранойю.
Эвери рассмеялся:
— Но это всего лишь ложная паранойя — наведенное состояние. Да, серьезная штука. Налицо все типичные признаки: мания величия, потеря контактности, мания преследования, галлюцинации. — Он сделал паузу. Затем снова заговорил каким-то особенно доверительным тоном: — Разве ты не видишь, что происходит? Ты ликвидируешь виртуальную реактивную единицу и воображаешь, будто кто-то исчезает в твоем собственном мире. Перепрограммируешь опыт прошлых событий, переживание прошлого для своего искусственного населения и думаешь, будто в окружающий тебя мир вмешиваются какие-то силы.
Даже в том смятении, в котором я пребывал, мне удалось оценить логику его объяснений.
— Допустим, ты прав. И что же тогда мне со всем этим делать?
— Ты уже сделал девяносто процентов того, что тебе следовало. Самое важное здесь — это осознание ситуации и стремление совладать с самим собой. — Внезапно он встал. — Сделай себе еще выпить, а я пока пойду позвоню кое-кому.
К моменту возвращения Эвери я уже не только допил виски, но и почти успел побриться в ванной, смежной с кабинетом.
— Ай да молодчина! — похвалил он. — Сейчас принесу рубашку.
Но когда он вернулся, я снова скис.
— А что ты скажешь о потерях сознания? Ведь, по крайней мере, они-то реальны.
— О, я уверен, что они реальны — в психосоматическом смысле. Твоя целостность восстает против идеи психоза. Вот и получается, что ты ищешь оправдание, чтобы не упасть в собственных глазах. Потери сознания переводят психическую проблему в целом на органический уровень, снимая ее остроту, помогают тебе не чувствовать себя слишком униженным.
Когда я закончил одеваться, он проводил меня к двери и сказал:
— Чистая рубашка пришлась тебе как раз кстати.
Эти слова не имели для меня никакого смысла, пока я не обнаружил, что перед домом Коллингсворта припарковала свою машину Дороти Форд. Вот и выяснилось, кому и зачем звонил по видеофону Эвери. Милая, добрая Дороти, видимо, с радостью согласилась помочь мне «взбодриться» — а именно это, скорее всего, предложил ей Коллингсворт, решив, что мне это нужно позарез. И не важно, действительно ли девушка горит желанием выступить в роли своеобразной «сестры милосердия». Главное, что ей предоставился удобный случай присмотреть за «имуществом» Сискина.
