Кристофер Гримм - ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ. Сборник НФ
— Я не полагаюсь на их способность размышлять, как это понимаем мы, — заметил Пэскью. — За всей их показной цивилизованностью может скрываться самый коварный нрав в системах с этой стороны Сириуса. — Он ухмыльнулся и добавил: — Но я доверяю своим ногам. Если эти неспешиты что-то и задумают, я успею превратиться в легкое облачко пыли в лучах заходящего солнца раньше, чем они что-либо предпримут.
Лейф улыбнулся, и они пошли к главному выходу. У каждого иллюминатора толпились люди, наблюдавшие за их спуском по склону к дороге.
Орудийные расчеты в башнях, хотя и были приведены в состояние полной боевой готовности, тем не менее прекрасно сознавали, что нельзя палить во время переговоров из-за риска попасть как в чужих, так и в своих. Но в случае необходимости они могли нарушить этот нейтралитет, разрушив пути впереди и сзади поезда, изолируя его для дальнейшей обработки. На все остальное время им отводилась роль устрашения. Несмотря на отсутствие всякой видимой угрозы со стороны этого мира, среди старых членов экипажа существовали определенные опасения. Прежде мирная обстановка не раз обманывала людей, и они остерегались какого-нибудь подвоха.
Шестерка добралась до железной дороги приблизительно в двухстах метрах от поезда и теперь повернула прямо к нему. Они уже видели машиниста, сидевшего в кабине за панелью из стеклоподобного материала. Его большие желтые глаза напряженно смотрели прямо перед собой, малиновое лицо было лишено всякого выражения, обе руки лежали на рычагах. Полдюжины пришельцев на путях не производили на него никакого впечатления, он даже не шевельнулся.
Лейф первым подошел к двери кабины — и встретился с неразрешимой проблемой номер один. Он взялся за ручку, распахнул дверь и с располагающей улыбкой дружески произнес:
— Здравствуйте!
Машинист не ответил. Но его зрачки стали перемещаться к краям глаз, а поезд продолжал двигаться по рельсам в том же темпе, так что Лейф едва не выпустил ручку двери. Чтобы сохранить равновесие, ему пришлось сделать шаг. Когда зрачки машиниста уже были в углах глаз, Лейф вынужден был сделать второй шаг.
Только теперь начала поворачиваться голова машиниста. Лейф сделал еще один шаг. Она повернулась еще немного. Еще шаг. Пятеро его товарищей старались не отставать. В действительности это было довольно трудно. Они не могли оставаться на месте и дать поезду уползти, и не могли идти нормально, не обгоняя его. В итоге получалось нелепое движение в рваном ритме: с маленькими шажками и длинными паузами.
Когда голова машиниста повернулась уже наполовину, длинные пальцы его правой руки начали отпускать ручку рычага. В это же нескончаемо долгое мгновение рычаг пришел в движение. Машинист несомненно что-то предпринимал. Неожиданно оказавшись в чрезвычайной ситуации, он лихорадочно искал выход из нее.
Все еще держась за дверь, Лейф продвигался вместе с поездом. Остальные тоже вышагивали рядом с ним, соблюдая паузы. На лице Пэскью читалась почтительность человека, вынужденного присутствовать на похоронах своего богатого дядюшки, который перед смертью вычеркнул его из завещания. Воображение подсказывало Лейфу, какие скабрезные шутки в их сторону отпускали наблюдавшие все это из корабля.
Проблему восстановления офицерской чести он решил очень просто — войдя в кабину машиниста. Но лучше от этого не стало. Он избежал топтания в комичной процессии, но сейчас ему пришлось опять делать выбор: или стоять в кабине, полусогнувшись, или опуститься на колени.
Голова машиниста; наконец, повернулась, он смотрел прямо на вошедшего. Рычаг был переведен в крайнее положение. Что-то до этого времени шипевшее под вагоном утихло, и продвижение затормозившего поезда происходило теперь только по инерции. Оно измерялось уже сантиметрами и даже миллиметрами.
— Здравствуйте! — повторил Лейф, чувствуя, что никогда не произносил ничего более глупого, чем сейчас.
Рот машиниста начал открываться, образуя овал; обнажились длинные узкие зубы. Языка не было. Форма овала менялась, и когда машинист открыл рот именно так, как ему хотелось, его собеседник мог бы выкурить полсигареты. Ободренный Лейф приготовился слушать ожидаемое приветствие. Но ничего не произошло, ни звука не вылетело из широко открытого рта, не прозвучало ни одной ноты, ни единого децибела. Лейф подождал немного, надеясь все-таки, что первое слово прозвучит раньше следующей недели. Форма овала еще немного изменилась, а маленькие розовые щупальца во рту скорчились наподобие агонизирующих червячков. На этом все закончилось.
Уолтерсон перестал топтаться по ковру из клевера и, обращаясь к Лейфу, сказал:
— Он остановился, командор.
Выйдя из кабины, Лейф засунул руки глубоко в карманы и с видом человека, потерпевшего неудачу, посмотрел на машиниста, чье ранее абсолютно безразличное выражение лица сменялось теперь крайним удивлением и интересом. Лейф мог наблюдать его мимику, одновременно изучая весь его томный облик хамелеона, меняющего окраску.
— Какое внимание, черт побери! — съехидничал Пэскью, подталкивая Лейфа локтем и показывая на ряд ручек дверей вагонов. Большинство из них медленно поворачивались. — Они сейчас затопчут друг друга в спешке, пытаясь выбраться из вагонов.
— Откройте им двери, — распорядился Лейф.
Хоффнэгл, стоявший как раз напротив одной из них, повернул ручку и потянул дверь на себя. Она открылась с уцепившимся за нее с другой стороны пассажиром, который не успел ее отпустить. Уронив таблицы для контакта, Хоффнэгл проворно поймал свою жертву и поставил ее на землю. По словам Ромеро, все это заняло сорок восемь секунд. На лице пассажира было написано что-то вроде озадаченности.
После этого происшествия двери открывали со всей осторожностью налогового инспектора, обнаружившего странное денежное поступление и аккуратно отмечавшего его галочкой. Пэскью со свойственным ему нетерпением ускорил этот процесс: он хватал инопланетян и ставил их на зеленый газон. Самому сообразительному из них понадобилось всего двадцать восемь секунд, чтобы начать соображать, как он переместился из одного места в другое. Он смог бы распутать эту головоломку, будь у него достаточно времени.
Возле пустого поезда на газоне стояло двадцать три неспешита. Их рост не превышал ста двадцати сантиметров, а вес — двадцати пяти килограммов Планеты Вечности. Все были хорошо одеты, но без различий пола в одежде. Детей среди них, предположительно, не было — ни одной уменьшенной копии. Ни у кого не нашли ничего, хотя бы отдаленно напоминавшее оружие.
Оглядев их, Лейф признал, что, как бы заторможены они не были, все пребывали в здравом уме и на вид вполне здоровы. Их лица с незнакомыми для землян чертами несли на себе печать разума довольно высокого порядка. На это указывали механизмы, которые они изготовляли и использовали, как, например, этот поезд, но прекрасным доказательством этому служили их лица.