Александр Громов - Прыткая и потаскун
Наверное, в катаклизме все же выжила какая-то группа людей. Где, как – не знаю. Возможно, этого не знает и Прыткая. О дальних потомках этой человеческой горстки я знаю только из картинок в эволюционном ряду.
Все крупные существа исчезли. Измельчали и люди. Наверное, их жизнь мало чем отличалась от крысиной. Тонко чуять и быстро убегать – вот и вся стратегия. Умение планировать в плотной атмосфере, перелетая с дерева на дерево, со скалы на скалу, они приобрели как нельзя более кстати. Планета возвращалась к норме. Потомки людей, эволюционируя, уходили от прототипа все дальше и дальше.
Они вернулись к собирательству, потому что земледелие и скотоводство здесь невозможны, но вернулись на новом витке. Они больше не нищие, выпрашивающие у природы крохи со стола, и не воры, крадущие что плохо лежит. Они хозяева, диктаторы. Живая природа стелется им под ноги, а от ярости мертвой природы они защищены изумительной способностью предугадывать время, место, тип и силу катастрофы.
Вчера я сделал открытие: у двусумчатых мультипитающих нет науки. Хотя, пожалуй, лучше сказать так: у них нет того, что мы понимаем под наукой. Нет мучительного поиска с нагромождением ошибок на ошибки, создания все более громоздких и капризных экспериментальных установок, научных направлений и школ, и я уже не говорю о борьбе за гранты. С их обостренными до предела чувствами, эмпатией, телепатией и невероятно острым умом они прекрасно обходятся тем, чем их наградила природа.
Каждое из этих существ само по себе сверхчувствительный измерительный прибор универсального назначения плюс гениальный интерпретатор. По легкому дуновению ветра, форме облачка, зацепившегося за вершину, по мерцанию звезд оно способно воспроизвести погодную карту на всей планете, не тратя на это никаких умственных усилий. Чисто инстинктивно. То же касается геологии, астрономии, истории, биологии, медицины, и я уж не знаю, чего недостает в списке. Вчера Прыткая, поддавшись на мои долгие уговоры, показала мне ряд мысленных картинок об истории Вселенной и строении мироздания.
Девяноста процентов увиденного я просто не понял! От остального – обалдел. Это, я вам доложу, нечто!..
В наш бы мир ее, на Землю-1. Как живую шпаргалку.
Только успел об этом подумать, как бац! Шлепок по мозгам. Шатнуло меня, взвыл, за череп держусь. Больно, между прочим! Ну ладно, ладно, это я пошутил, не надо меня наказывать…
Отпустило. Нет, это черт знает что такое! Звери как боги. Ведь Прыткая – зверушка на вид. Мало ли, что мультипитающая! Зато двусумчатая. Казалось бы, эволюционный вывих в сторону позавчерашнего дня, а поди ж ты…
На самом деле это я для нее зверушка. Хорошо еще, что она снизошла до меня, несмышленыша тупоумного, в мысленный разговор вступает. Вот интересно, сумел бы я объяснить устройство газовой турбины какой-нибудь человекообезьянке вроде проконсула?
Ну да, как же. Устройство рычага – еще может быть. При великом терпении.
Вот и я для Прыткой нечто вроде обезьянки-проконсула. Сколько между нами миллионов лет эволюции приматов? Да еще в таких собачьих условиях, какие здесь норма!
Интересно бы узнать: как она предугадывает приближение очередной катастрофы? Земные животные, я слыхал, тоже на это способны, и никто толком не знает, как и почему. Чуят вспучивание почвы? Ощущают характерные микросейсмы? Ориентируются на локальные изменения магнитного поля и состав просачивающихся из грунта газов? Все сразу?
В наш бы мир Прыткую, да в хорошую лабораторию, да поставить серию хорошо продуманных экспериментов… Увы, я реалист. Могу лишь наблюдать за нею и пытаться понять ее хотя бы на десять процентов так, как она поняла меня. Об экспериментах и думать нечего. Позволит она мне ставить над собой эксперименты, как же! Очень ей это надо.
А я, кажется, догадался, чего ей надо. Общественного признания и того, что называется социальным статусом! По-моему, до сегодняшнего дня ее тут не очень-то уважали. Сейчас вижу – Прыткая довольна. Детеныша нянчит и чуть ли не мурлыкает потихоньку. Изображает застенчивость – мол, что это вы, не надо мне цветов и оваций! Ну-ну. Кое в чем все гоминиды одинаковы.
20 июня, все по-прежнему.
Наверное, мои «картинки», которые я, как попка, мысленно повторяю изо дня в день, да еще стараюсь сделать их повыразительнее, кажутся аборигенам изрядной пародией. Во всяком случае, наши представления пользуются успехом. Теперь мы выступаем дважды в день, утром и вечером. Да еще репетируем днем.
Прыткая пожелала углубить тему. Теперь я рисую в воображении еще ряд картин, в особенности качественно выписывая главную: некий напыщенный долдон, карикатурно «срисованный» мною с Лысого Кактуса, сидит за бутафорским пультом, готовый одним движением указательного пальца переместить планету из мира в мир. Через несколько секунд долдону станет очень плохо, но он о том еще не знает. Я тоже толком не знаю, посредством чего туннельщики открывают Туннель или Лаз, в их аппаратуре черт ногу сломит, но ведь публика тем паче об этом не осведомлена! И все довольны.
Но жалованье мне не идет. Кажется, в этом мире не принято платить актерам и вообще деньги не в ходу. Меня кормит Прыткая – иногда сама одним усилием мысли убивает какое-нибудь животное, иногда приказывает своим шершням закусать ту или иную дичь. А вчера, когда я от нечего делать упражнялся с пращой, она выгнала на меня некую тварь – нечто вроде помеси зайца с дикобразом. Я попал! Мясо у зверушки оказалось первый сорт. Шашлыки – объедение. С огнем проблем нет – на добычу его трением я теперь трачу не более минуты. Напрактиковался.
Мы медленно кочуем по долине. Она оказалась даже больше, чем я предполагал вначале. Сородичей Прыткой здесь по крайней мере несколько тысяч.
Позавчера видел, как одна юная обезьянолетяга навеки покинула материнскую сумку. Мать, кажется, была тому только рада. Думаете, вследствие этого она отпустила свое дитя просто так – катись, мол?
Ничего подобного. Вижу: дитя тоже не спешит удалиться, ждет чего-то. А «осиная» сумка мамаши приходит вдруг в бурное движение и гудит, как трансформатор. Продолжается это минут десять-пятнадцать и кончается тем, что из сумки вылетает не один осиный рой, а два. Тут мне все ясно стало. Вернусь – расскажу биологам о том, что самостоятельность потомства приурочена у местных обезьянолетяг к созреванию новой осиной матки. Так и вышло, как я думал: один рой скрылся в мамашиной сумке, а другой, покружившись еще минут пять, втянулся в сумку сына. Ясно, что это сын, а не дочь, потому что у него на брюхе одна сумка, а не две.
Провались они в преисподнюю, эти летягомакаки!
Подумать только – они произошли от существ, во всем похожих на нас, людей! Хотя надо признать, что местные люди-человеки сами в том виноваты.
