Айрис Мердок - Единорог
-- Время?
-- Я оставила работу. Разве я не говорила тебе?
-- Но почему?
-- Готовлюсь к бою. Ты же знаешь, прошло семь лет.
-- Но ты не веришь в это, ты шутишь. В самом деле, почему?
-- Ну, видишь ли, отец стареет. И он практически закончил свою книгу.
-- Он тоже готовится к бою!
-- А когда он закончит ее, я думаю, он внезапно очень состарится. Она так долго была с ним. Это будет похоже на конец его жизни.
Эффингэм похолодел. Он не помнил Макса без этой книги. Действительно, что он станет делать потом?
-- Во всяком случае, -- продолжала Алиса, -- его больше нельзя оставлять одного зимой. Ты не представляешь, как тут зимой. Ну, не совсем представляешь, ты никогда не оставался у нас надолго. Горничные, конечно, замечательные, но нельзя ожидать, что они возьмут на себя такую ответственность. Теперь мы с Пипом оба останемся здесь.
-- С Пипом?
-- Он тоже оставил работу. Разве я не говорила тебе? Он только что опубликовал книгу стихов, я думала, ты видел ее. Теперь он хочет на два года заняться поэзией. Думает, что сможет сделать нечто замечательное.
-- Понимаю. Все трое. Ты убедишь меня, что непременно что-то произойдет. -- Эффингэм в действительности видел благоприятный отзыв на стихи, но не смог заставить себя просмотреть их. Он zaranee знал, что они окажутся слабыми.
Красивая рыжеволосая горничная просунула голову в дверь. Все горничные в Райдерсе были рыжеволосыми, принадлежа к одному из многочисленных норманнских , которые еще сохранились вдоль сильно опустошенного побережья.
-- О, Кэрри, заходи, дорогая, -- сказала Алиса. -- Кэрри приготовит дрова. Они тебе понадобятся, вечерами становится очень холодно. Пойдем в мою комнату и посмотрим на вид.
-- Привет, Кэрри, -- сказал Эффингэм. Он пожал ей руку и увидел, как она покраснела. Он знал, что Кэрри питает к нему большую симпатию. Все горничные были такие очаровательные... Эффингэм мимолетно подумал о Дэнисе Ноулане. Покидая комнату, он мельком взглянул на вазу с плотоядными цветами и подумал, как отвратительно они выглядят.
Комната Эффингэма выходила на море. А из комнаты Алисы открывался вид через долину на Гэйз. На минуту Эффингэм погрузился в созерцание замка, поглощенный тайной его непосредственной близости. Замок занимал такое огромное место в его воображении, что его реальный вид блекнул и ослабевал, но все-таки производил впечатление легкого шока. Затем какое-то движение привлекло его внимание, и он увидел Пипа Леджура -- внизу на террасе с охотничьей собакой Таджем у ног и с биноклем, направленным на соседний дом. Эффингэм, нахмурившись, отступил.
-- Пип такой романтик, -- сказала Алиса. Она хотела защитить Пипа от нападок Эффингэма.
-- Ханна нас всех делает романтиками, -- у него не было намерения причинить боль Алисе. Он примиряюще улыбнулся.
-- Жаль, что я не смогла сделать из тебя романтика, Эффи. Все в порядке, не паникуй, я не собираюсь начинать сначала.
Эффингэм смотрел на ее короткий прямой, сильно напудренный нос, небольшую мягкую верхнюю губу, короткие подобранные светлые волосы. Ее щеки стали полнее. Она больше не была хорошенькой девушкой, но безусловно была красивой, импозантной женщиной средних лет, рожденной, чтобы стать чьей-нибудь опорой. Как жаль, что она так и не вышла замуж. Когда он смотрел на ее волевое лицо, пылающее под его взглядом, ему становилось стыдно из-за ее уязвимости.
-- Ты покраснела, Алиса! -- Он наклонился к ней.
-- Нет, Эффи. Мне следовало сказать тебе на станции. Я ужасно простудилась.
. Ему не хотелось появляться перед Ханной с простудой. Он боялся заразить Ханну и не хотел видеть ее простуженной. Он поцеловал Алису в губы.
Минуту она смотрела на него знакомым голодным, преследующим взглядом, затем улыбнулась, став похожей на брата.
-- Очень мило с твоей стороны. А теперь пойдем вниз к папе.
Обернувшись, Эффингэм увидел на кровати то, что при первом взгляде показалось белой фигурой. Теперь он рассмотрел, что постель была покрыта раковинами. Алиса собрала огромную коллекцию местных раковин, в которую Эффингэм время от времени вносил свой вклад.
-- Ты достала все свои раковины. Я помню девушку из цветов в одном рассказе, но я не могу припомнить девушки, сделанной из ракушек. Это такое очарование.
-- Очаровать тебя! Позволь мне дать тебе немного. -- Она подобрала горсть мелких ракушек и положила ему в карман. Они пошли вниз.
На террасе золотистая собака бросилась к Эффингэму, поставила лапы ему на жилет, а затем упала на спину и пушистым вихрем откатилась назад, раскрыв пасть наподобие улыбки и подергивая лапами. Какое-то время ушло на то, чтобы принять эти свидетельства почтения.
-- Привет, Тадж. Привет, Пип.
-- . Привет, Эффи.
В то время как Алиса располнела, Пип, казалось, стал еще тоньше и стройнее. Он напоминал теперь жгут с мягкими шелковистыми остатками волос на лысеющей голове и с влажным подвижным ртом, его свежее лицо -- уменьшенный вариант лица Алисы. Узкие серо-голубые глаза Пипа постоянно вспыхивали и расширялись от собственных шуток. Укрепления были возведены.
-- Хочешь взглянуть?
-- Нет, спасибо. -- Конечно, Пип должен бы уже понять его отрицательное отношение к такому несовершенству вкуса. -- Я иду к Максу. Увидимся позже.
Он бросил последний взгляд поверх головы Пипа на на ходящийся сейчас в тени Гэйз, на покрытый красной фуксией склон холма под ним и темную линию болота вдалеке.
-- Мы расстанемся здесь, -- сказала Алиса. Как монахиня, vedushshaia его в какое-то высшее общество, она задержалась у порога. Он был тронут ее слегка нелепой деликатностью, с которой она относилась к его взаимоотношениям с отцом.
Кабинет Макса выходил на противоположную от моря сторону, отсюда открывался вид на покрытую камнями общипанную траву, карликовые кусты и желтовато-серый склон Скаррона позади. Болота не было видно.
Эффингэм подошел к двери. У него возникло мучительное чувство необходимости предстоящей встречи, чувство, будто он пришел в себя или внезапно взял себя в руки. Он, бесспорно, уважал занятия Макса. В известном смысле Макс жил совсем иной жизнью. Он накопил здесь так много полезного. И как бы вера Эффингэма ни колебалась, когда он отсутствовал, при каждом возвращении она возрождалась вновь. Он улыбнулся своему внезапному трепету. В конце концов, он был рад узнать, что прежняя магия не ослабла. Он тихо постучал, подождал и затем услышал давно знакомый и ни на что не похожий звук. Из комнаты раздалось хриплое монотонное пение. Он открыл дверь.
Там вилась дымка от выкуренных сигар. Забыв о нем, Макс сидел в сумерках, спиной к двери, занавески были наполовину задернуты. Он вполголоса напевал незамысловатую мелодию -- хор из .
