Герберт Уэллс - Остров доктора Моро
Затем я взял гориллу и, работая над ним с величайшим старанием, преодолевая одно затруднение за другим, создал своего первого человека. Я обделывал его целую неделю, день и ночь, в особенности его мозг нуждался в большой поправке, необходимо было многое добавить и изменить в нем. Когда, по окончании работы, он, связанный и обвязанный, неподвижно лежал передо мною, то, по моему мнению, это был превосходный образец негрского типа. Я до тех пор не отходил от него, пока не убедился, что он выживет; придя же в эту каморку, я нашел в ней Монгомери в состоянии, довольно близком к вашему. Он слышал некоторые крики животного, по мере того, как последнее становилось человеком, крики, подобные тем, которые так смутили вас. До того дня я не посвящал его всецело в свои тайны. Канаки, те также были смущены, и один мой вид страшил их. Приобретя вновь до известной степени доверие Монгомери, я с громадными усилиями помешал канакам покинуть нас. В конце концов, им это удалось, и мы потеряли яхту. Много дней, почти целых три или четыре месяца, ушло на воспитание моего зверя. Я обучил его первоначальным правилам английского языка дал понятие о числах и выучил азбуке. Он соображал медленно, хотя мне попадались идиоты, соображавшие несомненно еще медленнее. У моего создания переменился образ мыслей, и не сохранилось никакого воспоминания о своем прошедшем. Когда зажили совершенно его шрамы, так что он не казался более больным и угловатым и мог произносить несколько слов, я свел его туда, вниз, и представил канакам их нового товарища.
Сначала они ужасно боялись его, — это меня несколько оскорбляло, так как я гордился своим произведением, — однако, манеры его были так милы, и он казался таким уничтоженным, что немного времени спустя канаки приняли его и взялись за воспитание. Учился он быстро, подражая и усваивая себе все; построив себе хижину, сделанную даже лучше, как казалось мне, других хижин. Среди канаков нашелся один, который выучил мое создание читать или, но крайней мере, складывать буквы и дал ему несколько основных понятий о нравственности. По всему было видно, что привычки зверя совершенно отсутствовали в нем, а это представлялось наиболее желательным.
После этого я отдыхал несколько дней и собирался написать отчет обо всем деле, чтобы расшевелить европейских физиологов.
Но однажды я нашел свое творение сидящим на дереве, оно без умолку кричало и делало гримасы двоим дразнящим его канакам. Я погрозил ему, упрекнул в бесчеловечности подобного поступка, пробудил в нем чувство, стыда, а возвратясь домой, решил, прежде чем познакомить публику с моими работами, сделать еще более удачный опыт. И мне удалось, но, как бы ни было, зверство упорно возвращалось к моим созданиям, день ото дня одерживало верх над человеком. Я всеми силами стремлюсь в моих работать к совершенству и достигну цели. Эта пума…
Однако, возвратимся к рассказу. Ни одного из канаков нет теперь в живых. Один вывалился за борт шлюпки, другой умер от раны наконечником колья, отравленным им, каким-то образом, соком растения. Трое бежало на яхте и, по всей вероятности, утонуло. Последний был…. убит. Я заменил их другими существами. Монгомери вел себя так же, как вы, и собирался сделать то же, что и вы. Затем…
— Что стало с последним канаком, — живо спросил я, — с тем, который был убит?
— Дело в том, что я создал несколько человеческих существ, и, вот одно из них…
Наступила пауза.
— Ну, что же дальше? — проговорил я.
— Он был убит!
— Мне не понятно. Вы хотите сказать, что…
— Одно из моих создания убило канака… Да!
Оно уничтожило многое, что попало ему в руки. Мы преследовали его в течение двух дней. Оно было случайно выпущено без всякого желания с моей стороны предоставить ему свободу. Это было просто испытание. Работа над существом не была закончена. Оно, лишенное конечностей, извивалось на солнце, как змея. Урод обладал непомерною силою и обезумел от боли; он двигался с большою быстротою, подобно плавающей морской свинке.
В течение несколько дней пряталось чудовище в лесу, уничтожая все живое, попадавшееся ему в пути; когда же мы погнались за ним, оно уползло в северную часть, и мы разделились, чтобы окружить его. Монгомери не захотел отделиться от меня. У канака был карабин; когда же мы нашли его труп, дуло его оружия было изогнуто в виде французской буквы S и почти насквозь прогрызено зубами… Монгомери выстрелом из ружья убил чудовище… С того времени у меня явился особый взгляд относительно идеалов человечества!
Он замолчал. Я продолжал сидеть неподвижно, изучая его лицо.
— Таким образом, — продолжал доктор, — целых двадцать лет, считая в этом числе девять лет в Англии, — я работаю, и все еще есть нечто в моих работах, что раздражает меня, разрушает мои планы и вызывает на новые труды. Иногда у меня выходит лучше, в другой раз хуже, но все еще я далек от своего дела. Человеческая форма, а она дается мне в настоящее время почти легко, имею ли я дело с слабым грациозным животным, или с сильным и неуклюжим, но часто меня приводят в смущение руки и когти — болезненные придатки, которые я не осмеливаюсь обделывать слишком решительно. Однако, главные мои затруднения — в преобразованиях, которым необходимо подвергнуть мозг животных. Часто он остается совершенно первобытным с необъяснимыми пробелами в понятиях. Менее всего меня удовлетворяет, и чего я не могу достигнуть и точно решить, — это, где находится источник эмоции. Вкусы, инстинкты, стремления, вредные человечеству — странный и скрытный резервуар, которые неожиданно воспламеняется и всецело преисполняет существа гневом, ненавистью и страхом. Эти изготовленные мною существа показались вам странными и опасными при первом же наблюдении за ними, а мне с первого начала казались, вне всякого сомнения, человеческими существами. Затем, при дальнейшем наблюдения за ними, мое убеждение рассеивалось. Сначала одна зверская черта, за ней другая появлялись на свет Божий и повергали меня в уныние. Но я еще достигну цели. Каждый раз, как я погружаю живое создание в эту жгучую бездну страданий, я говорю себе: на этот раз все животное будет выжжено, и моими руками создается вполне разумное существо. К тому же, что значат десять лет? Понадобились сотни, тысячи лет, чтобы создать человека!
Он погрузился в глубокое размышление.
— Все-таки я приближаюсь к цели, я узнаю секрет; этот пума, которого я… — Он снова замолчал.
— А они снова возвращаются к своему прежнему состоянию, — произнес он. — Лишь только я оставлю их в покое, как в них обнаруживается зверь и предъявляет свои права…
Наступило новое продолжительное молчание.
