Роджер Желязны - Двери в песке (сборник)
— Ерунда, сплошные мышцы!.. Ну, как живешь, как дела?
Он взглянул на Джилл, и она улыбнулась ему в ответ.
— Мисс де Виль, — пояснил Рендер.
— Джилл, — представилась она. Бартельметц слегка поклонился, отпустив наконец уже занывшую руку Рендера.
— А это — профессор Морис Бартельметц из Вены, — закончил Рендер, — укрывшийся под покровом мрака последователь всех форм диалектического пессимизма и выдающийся первооткрыватель в области невроконтактной терапии, хотя, глядя на него, этого и не скажешь. Я имел счастье быть его учеником в течение года.
Бартельметц утвердительно кивнул, принимая от Рендера фляжку для шнапса, которую тот вынул из маленького пластикового рюкзака, и наполнил свой складной стаканчик до краев.
— Да, ты все еще хороший специалист, — вздохнул он. — Моментально ставишь диагноз и прописываешь правильное лечение. Ваше здоровье.
— Семь лет — залпом, — важно произнес Рендер, вновь наполняя стаканчик.
— Что ж, потянем время — будем пить мелкими глоточками.
Они уселись на полу.
Огонь рычал в камине, дымом уносясь в большую кирпичную трубу; объятые пламенем поленья сгорали: и толстые сучья, и тоненькие веточки, и годовые кольца — кольцо за кольцом.
Рендер разворошил огонь.
— Я читал твою последнюю книгу, — сказал Бартельметц как бы невзначай. — Года четыре назад.
— Верно, — утвердительно кивнул Рендер.
— Над чем-нибудь сейчас работаешь?
Рендер лениво ткнул кочергой в горящее полено.
— Да, есть кое-что.
Он бросил беглый взгляд на Джилл — та дремала, прислонив голову к подлокотнику высокого кожаного кресла, подложив под бок рюкзак Рендера, и алые тени огня выпукло скользили по ее лицу.
— Я столкнулся с довольно необычным явлением и начал работать над темой, о которой давно собирался написать.
— Необычным? В каком смысле?
— Хотя бы в том, что пациентка — слепая от рождения.
— И ты пользуешься МНУ?
— Да. Она хочет стать Ваятелем.
— Verflucht! А ты учитываешь возможность обратных воздействий?
— Конечно.
— Ты ничего не знаешь о бедняге Пьере?
— Нет.
— Что ж, значит, им удалось это скрыть. Пьер был студентом-философом в Парижском университете и писал диссертацию об эволюции сознания. В этом году, летом, он решил, что для его работы необходимо исследовать мозг обезьяны, с тем чтобы установить, кто из них, он или обезьяна, более легкомыслен, не иначе. Как бы там ни было, ему удалось получить незаконный доступ к МНУ и к мозгам нашей мохнатой родственницы. Потом так и не установили, насколько он успел ознакомить обезьяну с банком внешних воздействий, однако надо полагать, что именно один из тех сигналов, которые по-разному резонируют в сознании человека и обезьяны, — шум транспорта и тому подобное, — напугал неразумное созданье. Пьер до сих пор сидит в обитой войлоком палате, и реакции у него — точь-в-точь такие, как у испуганной обезьяны.
Так что, хоть ему и не удалось завершить собственную диссертацию, — закончил свой рассказ Бартельметц, — он вполне может послужить материалом для чужого исследования.
Рендер покачал головой.
— Впечатляющая история, — сказал он мягко, — но в моем случае все отнюдь не так драматично. Моя пациентка — человек с исключительно стабильной психикой, в конце концов она сама психиатр, прошедший школу обычного психоанализа. Она давно хотела заниматься невроконтактной терапией, но ее удерживал страх перед зрительной травмой. Я постепенно вводил ее в мир зрительных образов. Когда курс будет закончен, она должна полностью свыкнуться с процессом усвоения видеоряда и сможет уделить все внимание невроконтактной терапии, не боясь ослепнуть от зрения, если можно так выразиться. У нас уже было четыре сеанса.
— И?
— Она держалась прекрасно.
— Ты уверен?
— Да, и думаю, что здесь я достаточно компетентен.
— М-м, — протянул Бартельметц. — Скажи, как по-твоему, у нее достаточно сильная воля? Я имею в виду, нет ли у нее навязчивого комплекса сопротивляться внешнему принуждению?
— Нет.
— И никогда не бывало так, чтобы она брала в свои руки контроль над сновидением?
— Нет!
— Врешь, — сказал Бартельметц просто.
Рендер потянулся за сигаретами. Прикурив, он улыбнулся.
— Каюсь, учитель, каюсь, старый лукавец, — произнес он примирительно, — годы не притупили твоего чутья. Мне легче провести самого себя. Да, ее действительно очень и очень непросто контролировать. Ей недостаточно просто видеть. Уже сейчас она сама хочет ваять. Это понятно нам обоим — и мне, и ей, — но рассудочное и эмоциональное восприятия, видимо, никогда не достигнут гармонии. Иногда ей удавалось доминировать, но я почти сразу снова брал ее под контроль. В конце концов это я заказываю музыку!
— Хм, — пробормотал Бартельметц. — Тебе никогда не попадался буддистский текст «Шанкара»?
— Боюсь, что нет.
— Тогда слушай, я тебя просвещу. «Шанкара» утверждает, причем абсолютно безотносительно к невроконтактной терапии, что существуют два «я» — истинное и ложное. Истинное «я» в человеке бессмертно, и оно переходит в нирвану — словом, что-то вроде души. Отлично. Что же касается ложного «я», то это обычное, находящееся в плену иллюзий человеческое сознание — твое, мое, всех тех, с кем мы сталкиваемся в процессе работы. Согласен? Согласен. Материалом для этого ложного «я» служит то, что индусы называют «скандами». Сканды включают чувства, восприятия, мыслительные способности, само сознание и даже физическое строение. Подход явно ненаучный. Да. Но дело в том, что сканды — это отнюдь не то же самое, что неврозы, или «лже-жизни» мистера Ибсена, или галлюцинации, — нет, даже учитывая, что они не истинны, поскольку изначально являются частью ложного единства. Взятые вместе, пять сканд составляют то весьма эксцентричное целое, которое мы называем личностью, — в верхнем слое располагаются неврозы и прочая ерунда, за счет которой мы и кормимся. Согласен? Слушай дальше. Я решил прочитать тебе эту небольшую лекцию, потому что сейчас мне, как никогда, нужны сильные драматические выражения, поскольку я собираюсь изречь нечто весьма драматичное. Если предположить, что сканды образуют дно, то неврозы — это рябь на поверхности воды; истинное же «я», если таковое имеется, спрятано глубоко под выстилающим дно песком. Итак. Рябь лежит в промежутке, образует, так сказать, Zwischenwelt между субъектом и объектом. Сканды — это часть субъекта, неотъемлемая, уникальная часть его сути, бытия. Пока возражений нет?
— Есть, и немало.
