Федор Чешко - На берегах тумана
Внутри помоста обнаружилась ведущая наверх лестница с частыми ступенями (под мелкий старческий шаг) и даже с перилами. А ведь перил-то в этом Мире Леф, пожалуй, до сих пор нигде не видал. Да и сами лестницы — ну, в Гуфиной землянке была, в Обители... Вот только можно ли, глядя на земляные или каменные уступы, додуматься до двух шестов с перекладинами? Хон, к примеру, уж на что мастеровитый и у Гуфы бывал частенько, а вот не додумался же! И послушники на заимки свои лазают по ремням или бревнам с зарубками... Так что, и эта лестница тоже подарок Истовым от бывшего свитского многознатца? Чего же серые мудрецы нигде, даже в Обители своей прежде не пользовались дареными знаниями? Копили для главного дня, чтобы выплеснуть одним махом, поразить людей своим негаданным, невероятным могуществом? Выходит, так...
Прогибались-скрипели под ногами ступени (уж с них-то сучья не только отпилены, но и сами спилы заскоблены мягким камнем — чтоб, значит, не вышло худого с дряхлыми немощными ногами самых смиренных из послушников Мглы), наливалось растревоженным гудом людское скопище внизу; а с настила на голову сыпались древесная труха и кусочки корья — тот, уцелевший, поднимался, уже только его замотанные в кожу ступни виднелись сквозь просветы жердяного плетения. И еще сквозь просветы настила было видно ослепительное жидкое золото полуденного солнца, на фоне которого перекрещивающиеся жерди казались совсем черными, ненастоящими, неспособными удержать собою хоть что-нибудь, и Леф помимо воли втягивал голову в плечи, ожидая, что вот-вот сверху обрушится человечье тело. Что это? Страх? Бред? Бред... Видение черное... Будто бы браги злодейские шалости... Нет, так плохо — трудно выговаривать, когда подряд одинаковые начала слов. Словно бы браги... А если все же без «бы»? Браги крепчайшей... Браги прокисшей...
Гудение толпы перешло чуть ли не в рев и вдруг стихло. Собственно, там уже не одна, там две толпы — общинники отдельно, серые (многие уже без шлемов) отдельно. Стоят молча, одинаково задрали головы. Слушают. Тот, наверху, говорит — нет, надсаживается в крике, и его дребезжащий голос то и дело срывается на яростный визг. Всемогущие, только бы Ларда сдержалась, только бы не угодила гирькой или копьецом в этого крикуна! Если убьет — тогда уж точно все пропало.
Не помня себя, Леф сунул меч под мышку увечной руки и запрыгал через три-четыре перекладины. Лестница ходила ходуном, будто лодка на частых волнах, раза два парень оступился и еле сумел удержаться за шаткие перила (как только оружие не потерял?). А сверху доносилось сквозь скрип и треск жердей под Лефовыми ногами:
— Не воля Мглы — злобное наслание гнусной ведуньи... Отмщение... Чтоб даже участь гадкого очернителя Мурфа показалась им милостью... Бездонная сильнее... Наделила неслыханным могуществом... Лишь в спину, как мерзкие трусы... Пусть покажется хоть один, чтобы честно помериться... И тогда... Месть... Колодец... Бездонная... Гремучее пламя...
«Пусть покажется хоть один...» Неужели этот нюханый шелудивой собачней ублюдок успел разгадать Нурдовы замыслы и уверен, что никто ему не покажется?
Наверху перил не имелось, а жердяное плетение вдобавок к его хлипкости сильно попортил взрыв. Выскочив на настил, Леф потерял равновесие и чуть не свалился вниз (а это, между прочим, ростов пять). Оказавшийся прямо перед ним Истовый тоже едва удержался на жердях, которые будто взбесились от порывистых движений парня. Чтоб не упасть, Лефу пришлось опуститься на одно колено, а серому мудрецу — нелепо изогнуться и резко отмахнуть сжатым в руках дурацким посохом. В толпе завопили (наверное, эти движения снизу показались началом драки), но Истовый унял затевающийся шум одним мановением руки.
Миг-другой парень и серый мудрец потратили на взаимное разглядывание. Истовый выглядел жутковато. Пол-лица залеплено жирной копотью, одеяние висит клочьями и почти не прикрывает костлявое ссохшееся тело, испещренное синяками и кровяными сгустками. Как он уцелел? Наверное, в первый миг был прикрыт телами остальных, а потом, когда эти самые тела сбили его с ног и чуть не сбили с помоста, успел вцепиться в жерди. Причем даже ухитрился не потерять посох — ловкач, да и только! Интересно, узнал он или нет?
Парень торопливо стряхнул с левой руки латную рукавицу, показывая Истовому бивень, однако по глазам серого мудреца было видно: он уже и так понял, кто перед ним.
Леф ждал криков, попытки смертного колдовства (памятуя давний случай в Сырой Луговине, он даже меч перехватил половчей, готовясь отбиться от чародейства, как тогда сделал Нурд). Но серый молчал. Не двигался, не пробовал нападать либо спасаться — только в его остро посверкивающих глазках зрело какое-то странное выражение. Все-таки пробует колдовать? Да нет, кольцо не греется... Хотя кольцу особенной веры нет — Гуфа рассказывала, что Истовые научились обманывать кольца и не бояться их.
Парень судорожно облизал губы (только теперь он вдруг осознал, что во рту давно уже сухо, словно туда горячего песка сыпанули) и хрипло выкрикнул:
— Ну? Ты хотел, чтоб кто-нибудь показался, — вот я. Я, Нынешний Витязь Леф. Леф Железный Бивень. Ну?
Молчит Истовый, будто бы отродясь говорить не умел. И стоит как стоял. Лишь снова взмахом руки погасил затеявшийся было после Лефовых слов галдеж внизу (видать, задние переспрашивали передних).
Пожав плечами, Леф обернулся к толпе, краем глаза продолжая следить за неподвижной серой фигурой.
— Этот изолгавшийся старик ослаб головой от злобы и страха! — Осипшее, надгрызенное жаждой горло плохо слушалось парня, голос в любое мгновение мог сломаться неслышным хрипом, а на языке вертелись десятки очень правильных, очень своевременных слов, вот только истрескавшиеся шершавые губы почему-то выговаривали вовсе не их. — Он и его дружки воображали, будто могут обмануть даже Бездонную Мглу. Вот и поплатились! Они просили Бездонную наказать самых плохих и злых — Мгла наказала. Только что все видели, кого она: сочла самыми плохими и злыми. Теперь этот, вместо того чтоб благодарить милостивицу за сохранение жизни, вновь принялся полоскать на ветру свой лживый язык. Если не перестанет — Мгла передумает, спровадит его вслед за прочими...
Горло все-таки подвело. Парень вдруг поперхнулся недовыговоренным словом, закашлялся, и этот кашель будто бы сбросил со стоящих внизу заклятие неподвижности. Толпа взбурлила, как закипающее варево. В ее клокотании явственно читалась враждебность — Леф, который за свою бытность вышибалой и кабацким певцом научился безошибочно угадывать настроение людских скопищ, сразу почувствовал, что его слова вызвали неприязнь вовсе не к Истовому. И серый мудрец мгновенно этим воспользовался. Недаром парню казалось, что его появление отнюдь не напугало Истового; наоборот, увидав перед собою живого врага, тот мгновенно сделался странно, непостижимо спокоен. И теперь окончательно стало понятно почему: да, Леф — вернее, Нор — знал закон толпы (а они одинаковы во всех мирах) и умел править людскими чувствами. Но в этом умении он уступал серому мудрецу, как уступал господину Тантарру в умении владеть отточенной сталью.
