Клиффорд Саймак - Театр теней
— Да будет острым ваш слух,— отозвался Лэтроп.
— Крепкого вам сна.
— Приятного вам аппетита,— продолжал Лэтроп.
Когда наконец все добрые пожелания были исчерпаны, гном внимательно оглядел Лэтропа и произнес:
— Вы похожи на того, другого.
— На Клэя,— уточнил Лэтроп.
— Только вы моложе,— сказал гном.
— Моложе,— согласился Лэтроп.— Но не намного.
— Верно,— вежливо согласился гном, словно желая доставить этим собеседнику удовольствие.— И вы не больной.
— Да, я здоров,— сказал Лэтроп.
Клэй был больной. Клэй… (Не «умер». Слово скорей переводилось, как «прекратился» или «иссяк», но смысл его был ясен.)
— Я знаю. Я пришел, чтобы поговорить о нем.
— Он жил с нами,— произнес гном,— Мы были рядом с ним, когда он… (Умер?)
А давно ли это произошло? Как спросить «давно ли»? Лэтроп вдруг смешался, осознав, что в языке этих гномов не было слов, подходивших по смыслу для обозначения продолжительности отрезка времени. Глаголы в нем, конечно, употреблялись в настоящем, прошедшем и будущем времени, но не было ни одного слова для измерения протяженности времени или пространства.
— Вы…— (Не было слов, переводимых, как «похоронить» и «могила».) — Вы закопали его в землю? — спросил Лэтроп.
Он почувствовал, что этот вопрос привел гнома в ужас.
— Мы… его.
— Съели его? — мучительно соображал Лэтроп. На Земле, да и на некоторых других планетах жили в древности племена, которые поедали своих усопших, воздавая тем самым покойникам высшую почесть.
Но это не было слово «съели».
Тогда что же они сделали с Клэем? Сожгли? Повесили? Куда–то забросили?
Нет. Ни то, ни другое, ни третье.
— Мы… Клэя,— настойчиво повторил гном.— Он так хотел. Мы любили его. Мы не могли сделать для него меньше, чем он просил.
Лэтроп с благодарностью поклонился.
— Этим вы оказали честь и мне тоже.
Гном вроде бы несколько успокоился.
— Клэй был безвредный,— произнес он.
«Безвредный» — не совсем точный перевод. быть может, «мягкий». «Не жесткий». Да еще «слегка чокнутый». Естественно, что из-за психологической несовместимости, недопонимания любой пришелец не может не показаться аборигенам «слегка чокнутым».
Словно прочтя его мысли, гном проговорил:
— Мы не понимали его. У него были какие-то вещи, и он называл их «кистекраски». Он делал ими полоски.
Полоски?
Кистекраски? Ну конечно же — кисти и краски.
Полоски? И это понятно — ведь местные жители видели все в одном цвете. Для них живопись Клэя, вероятно, была лишь совокупностью «полосок».
— Он их делал здесь, у вас?
— Да. Здесь.
— Интересно! А можно мне взглянуть на эти полоски?
— Можно,— сказал гном,— Пойдемте со мной, и вы их увидите.
Они перешли улицу и приблизились к лазу в одну из нор. Согнувшись, Лэтроп стал спускаться вслед за гномом по узкому туннелю. Когда они прошли футов десять-двенадцать, туннель расширился, и они очутились в комнате — некоем подобии вырытой в земле пещеры.
В этой пещере было относительно светло. Но свет был неяркий, слабый — его испускали небольшие кучки какого-то вещества, разложенного по грубой работы глиняным мискам, которые стояли на земле.
Это гнилушки, подумал Лэтроп. Фосфоресцирующее гнилое дерево.
— Вот,— сказал гном.
Картина была прислонена к одной из стен комнаты-пещеры, чужеродное яркое пятно в этом странном месте. Обычную картину при слабом свете, испускаемом гнилушками, рассмотреть было бы трудновато, но эти мазки, оставленные кистью на холсте, казалось, светились сами по себе, и создавалось впечатление, будто этот красочный прямоугольник — окно в какой–то иной мир, находящийся вне сумрака едва освещенной гнилушками пещеры.
Когда Лэтроп вгляделся в вертикально стоящее полотно, ему показалось, почудилось, что свечение красок усилилось и картина постепенно как бы прояснилась и стала видна незаконченность мазков. Да это же не свечение, подумал Лэтроп. Это сияние.
Тут было все — высокое мастерство живописца, искусное сочетание сдержанности и недосказанности, деликатная манера письма и пронзительная яркость цветовой гаммы. И что-то еще — ощущение радости, но не торжествующей, а тихой.
Он не закончил эту работу,— произнес Лэтроп,— Ему не хватило… (Не было слова, чтобы перевести слово «время».) Он (иссяк?), не успев ее закончить.
Иссякли его кистекраски. Он сидел тут и смотрел на свои полоски.
Так вот в чем причина! Вот почему картина не закончена. У Клэя не осталось красок, а где и как мог он пополнить свой запас? Да и времени на поиски, наверно, уже не было.
И Рибен Клэй сидел в этой пещере и смотрел на свое последнее творение, зная, что больше ничего не напишет, и понимая, что нет никакой надежды закончить это великолепное полотно. Впрочем, сам Клэй, скорее всего, не считал эту картину великолепной. Для него создаваемые им живописные полотна всегда были лишь способом самовыражения. С их помощью он выплескивал наружу то, что таилось в глубине его души и ждало воплощения в произведении искусства, которое увидит Вселенная,— так Клэй общался со своими братьями по духу.
— Отдохните,— сказал гном,— Вы устали.
— Спасибо.
И Лэтроп сел напротив картины на плотно утрамбованный земляной пол, прислонившись спиной к стене.
— Вы его знали? — спросил гном.
Лэтроп отрицательно покачал головой.
— Но вы же пришли сюда, чтобы с ним повидаться.
— Я искал того, кто бы мне о нем рассказал.
Каким образом можно объяснить этому гномику, что именно так заинтересовало его в личности Клэя, почему он шел по его следу, когда вся Вселенная уже предала его забвению? Как можно растолковать это таким вот аборигенам, видевшим все в одном цвете и наверняка не имевшим никакого представления о том, что такое живопись,— разве им объяснишь, каким великим художником был Клэй? Разве расскажешь о совершенстве техники его письма, удивительном чувстве цвета, почти сверхъестественной способности к проникновению в суть окружавшего его предметного мира? О способности к познанию истины и воплощению ее в своих живописных произведениях — причем не какого-нибудь одного ее аспекта, а целиком, во всех ее ипостасях, в присущей ей цветовой гамме; о способности передать смысл и настроение изображаемого с такой точностью, что достаточно было взглянуть на его творение, чтобы все понять.
Быть может, поэтому-то я и искал его, подумал Лэтроп. Быть может, поэтому я потратил двадцать земных лет и кучу денег, чтобы побольше узнать о нем. Монография, которую я когда–нибудь напишу, будет лишь слабой попыткой осмыслить цель моих поисков, логическим обоснованием моего труда. Но главные усилия я вложил в поиски истины. Да, это окончательный ответ — я пытался познать ту истину, которая открылась ему и которую он отобразил в своих творениях. Ведь и я некогда тоже к этому стремился.
