Эдгар Пенгборн - Зеркало для наблюдателей
— Макс?
Я воскресил в памяти сообщения на первой странице. Это была нью-йоркская газета с обычной мешаниной политических интриг, речей, личностей, странностей и бедствий. Некий Джозеф Макс был арестован за подстрекательство к бунту. Все произошло на митинге, организованном Максом и кучкой его последователей в честь встречи с каким-то сенатором. События были подробно описаны самим Максом, но до продолжения на внутренних полосах я не добрался.
— Наследник Хьюи Лонга. — Ферман читал с должным вниманием. — Упустил я свою газету утром… Лонг, да Бринкли-Козлошеий, да куклуксы. Плюс национал-коммунисты нажмут. Заварят кашу… Да-а, они не умрут!
— Один из этих? Только не подумайте, что я о нем хоть что-то слышал.
— Наверное, канадские газеты о Максе не слишком кричали. Все, что ему требуется, — это рубашка определенного цвета. Впервые, я думаю, он появился в тысяча девятьсот шестидесятом с… как же он назвал ее?.. Ага, Чистая христианская лига, чертовщина какая-то!.. Сделал политический капитал на слове «христианская». Она такая же христианская, как черепаха — быстрая. Вы же знаете, какие странные партии обычно появляются в год президентских выборов. Пена на стоячей воде.
— Да, Гитлера и Ленина до поры до времени тоже считали пеной.
— Ну, я же и говорю вам, дурацкая человеческая манера не обращать внимания на то, что нас пугает!.. Макс на пару лет исчез из виду, а год назад снова стал попадать в заголовки газет. «Чистота американской расы» — так они говорят… Никогда мы ничему не научимся!
— Значит, это слова Макса?
— Да, но все выглядит так, словно он обыкновенный болтун. Он сформировал нечто, называемое им Партией единства. Претендует на миллион единомышленников, этакая вот приятненькая круглая цифра… «Справедливость восторжествует!» — заявляет он по дороге в тюрьму, и это после того, как схвачены с поличным несколько человек. Надеюсь, они не сделают из него мученика. Естественно, это было бы ему весьма кстати.
(Полагаю, тут есть материал для миссии отдельного Наблюдателя, Дрозма, если еще никто не отправлен).
— Думаете, он может получить длительный срок?
Ферман вздохнул. Его искусные руки, руки инженера, покоились на коленях со сцепленными пальцами.
— Я немало поездил, Бен, и очень много думал. Я бы все отдал, чтобы снова оказаться на рельсах. «Пятьсот девятый» и я, мы были что-то вроде друзей. — Он явно стеснялся своих слов. — Вы понимаете? Если ты был энергичным на протяжении всей своей жизни, тяжело выкинуть эти вещи из головы, когда ты постарел. Может, я приукрашиваю действительность? Катаясь по стране… Нет, такие, как Макс, — только пена. Вероятно, стране хватит здравого смысла, чтобы перед тем, как выпустить его, сделать с ним нечто вроде дезинфекции… Кстати, Бен, вам никогда не приходило в голову, что в тех неприятных ситуациях, которые нам довелось пережить, мы могли бы поступать несколько иначе? Брать больше любовью и меньше гордыней? Рассчитывать на самого себя, но относиться при этом к другому, как к самому себе? Делать другим… Не желаете ли съездить в Байфилд?
Он был одинок, но я, сославшись на дождь, отказался. Он ушел от меня с открытой и сердечной улыбкой на лице, которой я больше никогда не увидел…
Ближе к вечеру дождь перестал. Я нашел Анжело и Билли Келла на ступеньках крыльца, бьющими баклуши во влажном тепле. Возможно, когда я появился на крыльце и принялся расстилать газету на верхней ступеньке, собираясь сесть, характер их разговора изменился. Это была моя вторая личная встреча с Билли Келлом. Анжело представил нас друг другу, но Билли и вида не подал, что узнал меня. Он был вежлив до такой степени, до какой без труда способны быть четырнадцатилетние. Не без иронии, думается. Он тут же направил разговор в русло этакой легковесной болтовни — Канада, бейсбол, то да се. Его познания в этом направлении были неисчерпаемы, и я не мог уловить в его репликах ничего такого, что бы можно было квалифицировать как издевательство.
На другой стороне улицы появилась Шэрон, одетая в новое розовое платье. В свете клонящегося к закату солнца, сосредоточенно подбрасывая свой красный мячик на резинке, она выглядела столь же маленькой и одинокой, сколь и энергичной.
Анжело позвал:
— Эй, малышка! Иди-ка сюда!
Она повернулась к нам спиной. Анжело пихнул Билли в бок:
— Вот одна из ее выходок.
— Телка с рожками, — сказал Билли Келл.
Полагаю выражение из жаргона тинэйджеров.
Продемонстрировав свое отношение, Шэрон направилась в нашу сторону. Не замечая присутствия мальчишек, она промаршировала по ступенькам и с чувством собственного достоинства обратилась ко мне:
— Добрый вечер, мистер Майлз. Я удивлена, встретив вас здесь.
Я подал ей кусок газеты:
— Ступеньки все еще сырые, а это, как мне кажется, похоже на новое платье.
— Благодарю вас, мистер Майлз! — она взяла газету с царственной рассеянностью. — Я рада узнать, что кое-чьи достижения оказались не совсем недооцененными.
Уши Анжело вспыхнули. Я был под перекрестным огнем и не видел способа укрыться от падающих снарядов. Билли Келл наслаждался ситуацией. Анжело пробормотал:
— Самое время перехватить чего-нибудь до ужина, а?
— Я должен идти, — сказал Билли Келл.
— Мистер Майлз, вы замечали, что некоторые всегда меняют тему разговора?
Я попытался проявить суровость:
— Мне следовало сменить ее самому. Как твои занятия на этой неделе, Шэрон?
Ее показную вежливость как ветром сдуло. Она заговорила с удовольствием и живостью, не забывая, конечно, время от времени вставить шпильку, но, тем, не менее, наслаждаясь предметом разговора. Уроки были ужасными и с каждым днем становились все ужаснее. Миссис Уилкс собиралась в понедельник дать ей задание выучить настоящую пьесу. Она уже почти может растянуть руку на полную октаву, правда, с трудом и немного выворачивая кисть. Это наверняка было правдой, потому что пять ее пальцев, по сравнению с ростом, выглядели достаточно длинными. Анжело молча страдал, а Билли Келл, несмотря на свое замечание о том, что ему пора, медлил. Анжело повернулся к Шэрон, на его лице не было и подобия улыбки.
— Извини, Шэрон! — он положил руку на носок ее туфельки. — Что это за достижения оказались недооцененными?
Она проигнорировала его жест, позволив своей ноге остаться на прежнем месте, и обратилась к воображаемому мистеру Майлзу, расположившемуся где-то на крышах домов противоположной стороны улицы:
— Мистер Майлз, как вы полагаете, о чем говорит этот ребенок?
— Облом, — сказал Анжело, а Билли Келл загоготал.
