Александр Казанцев - Иноземлянин(Альсино)
— В лесу понятнее. А чем он здесь питается? Зелень внизу осталась, — заметил художник.
— Монах говорит, ворует съестное, — пояснил проводник. — Мясо — нет. Овощи, хлеб берет.
— Ну и выдумщик этот монах! — отозвался Худниц- кий. — Скитающаяся душа у него есть просит, овощи ворует!
— Люди в горах йетти крепко не любят, — продолжал проводник. — Вонючий сильно.
— Воняющая душа! Это прелестно! — рассмеялся художник.
Зоолог повел носом:
— А и впрямь! Мне что-то запах чуется.
— И верно, — согласился художник. — Спросим охотника, у него чутье не наше.
Киргиз замыкал шествие и только теперь остановился перед следом:
— Ишь зверь какая вымахала! Однако ружье перезарядить надобно. Жакан нужна будет.
— Ни в коем случае не применять оружие! — запротестовал зоолог. — Наша задача взять его живьем. Это будет бесценная находка для науки!
— Находка? — проворчал охотник. — Ее давай, ищи. — И он остро огляделся вокруг прищуренными глазами на скуластом безбородом лице. — Есть запах. Плохой. Сверху несет.
— Возобновим подъем, — предложил Болотов. Двинулись дальше. Каждый шаг требовал усилий. Гнулись под тяжестью рюкзаков.
За один переход до снега так и не добрались.
Тщетно высматривали отпечатки огромной босой ноги. Девственный снег делал горный пейзаж еще своеобразнее.
— Здесь он, здесь, — говорит проводник. — Монах болтает, что скитающаяся душа его поджидает.
— Присутствовать при переселении душ! Совсем забавно! — заметил художник.
Зоолог был сосредоточенно молчалив.
Казалось, добыча была так близка. И неужели опять неудача, как и со всеми исследователями до него!
Разбили палатку.
Охотник умудрился раздобыть поблизости кое-какого сушняка, хотя, казалось, что здесь ничего не растет.
Вместе с проводником они разжигали костер.
Зоолог открывал консервы.
Пограничник вызвался сварить солдатскую похлебку. Собственно, голубоглазый Алеша Крючков уже не был пограничником, срок службы его кончился, и он мог отправляться домой. Узнав о цели бородатого зоолога, он подсказал Болотову, что задержанный на заставе монах может оказаться полезным в экспедиции, и вызвался сопровождать его.
Монах утверждал, что перешел границу, гонясь за йетти. И сумел убедить молоденького лейтенанта, начальника заставы, что выполняет данный в монастыре обет, и что-то добавлял о том, что «его душа совсем плохой, надо новый».
Перед палаткой монах уселся на камень и вдруг, к великому удивлению остальных, вытащил шахматную доску, вопросительно оглядывая подходивших к нему людей.
— Никак сыграть с кем-нибудь хочет. Так я могу. Зубы об меня обломает, — заявил художник.
Солнце садилось за недавно еще синюю гору, которая стала черной на фоне оранжевой, до невероятности яркой зари.
Болотов снисходительно наблюдал за игрой.
— А что вы думаете? — обернулся к нему Вин Виныч. — Игра-то эта из Древней Индии пошла. Вот и слоном он ходит только на одну клетку, как до европейского усовершенствования игры. Может быть, игра входит в программу самосовершенствования, каким они там в своем монастыре занимаются?
— Громоздятся что-то фигуры ваши. Преимущества не видно.
— Так ведь приходится приноравливаться к старинным правилам. Все наши дебюты — не в счет. И цена фигур, выходит, иная.
Монах потирал бритую голову и что-то говорил. Таджик-проводник был занят у костра, и понять слова монаха было невозможно.
— О чем это он? Может, про «свой плохой душа»? — шутил художник. — А мы ему сейчас кое-что покажем. Ну, любезный… — И художник двинул пешку на два поля вперед.
Монах замотал бритой головой и отставил вражескую пешку на поле назад.
— Дает понять: не зарывайся! — сказал зоолог.
— Да нет! Он напоминает мне, что два хода пешкой не в Индии, а у нас в Европе ввели. А жаль, такая комбинация могла получиться!
Внезапно художник нахмурился и одну за другой взял предложенные ему монахом фигуры, а потом смешал шахматы.
— Ему не за душой йетти надо было гоняться, а у одра Алехина, Капабланки или Петросяна стоять, авось их души к нему перекочевали бы.
Монах спрятал шахматы.
Из-за почерневшей горы в небо протянулись лучи.
— Глядите! — восторженно воскликнул художник. — Как на детском рисунке, но на настоящем небе, а не на бумаге!
Монах по-ребячьи радовался то ли заре, то ли выигрышу.
— Загляделся на такую красоту, вот и проиграл, — утешил зоолог.
— Да нет! Это оттого, что я в чужую игру играл. Не могу же я ему объяснить, как у нас в Европе фигуры ходят.
— Прошу к солдатскому ужину, — объявил пограничник, статный парень с умилявшими художника детскими голубыми глазами.
— Нешто поваром на заставе был? — спросил зоолог.
— А у нас каждый другого заменять должен. При необходимости.
— А с чего ты с нами увязался, с такими «аленушкиными глазами», а не домой отправился? — спросил художник.
— А я со школьной скамьи снежным человеком увлекался. И еще НЛО.
— Вот с НЛО мы тебе помочь не беремся, а снежного человека при твоей помощи я не только сфотографирую, но и маслом напишу.
— Вы думаете, поймаем?
— А пограничник на что? Как-никак нарушение границы!
— Лишь бы на следы наткнуться.
— Раз один след был. Другой сам придет, — заверил охотник.
— Давайте договоримся, — предложил зоолог. — Облаву устроим. Загоним, чтобы ему уйти некуда было, и там сеткой накроем. У вас сетка наготове?
— Есть сетка, — отозвался охотник, — барса для зоопарка ловил.
— То снежный барс, а тут снежный человек.
— Уж больно большой нога, — сказал проводник.
— Страшновато? — осведомился художник.
— Страшно не ходить. А ходить уже не страшно, — ответил таджик. — Монах говорит, что он мирный, не нападет, хоть и сильный.
Монах внимательно вслушивался в разговор, стараясь уловить его смысл.
Ложки поочередно опускали в котелок с похлебкой.
Скоро совсем стемнело, и только камни на тропе поблескивали в отсветах костра.
— Спроси, друг, монаха. Неужели клочка шерсти йетти никто не подобрал? Или кость подохшего?
Проводник спросил. Монах зажестикулировал, показывая на небо.
— Он говорит. Шерсть нет. Кто видел. Светло-серый. А кость совсем нет, йетти не умирают, говорит.
— Как не умирают? Бессмертные, что ли?
— Говорит, исчезают.
— Ну, полно врать-то! — возмутился художник и посмотрел на зоолога, ожидая поддержки. Но тот неопределенно пожал плечами.
