Сергей Галихин - Русская фантастика 2009
— Я говорю о другом, — уточнил бывший карусельщик. — В книгах и фильмах, где в сюжете присутствует смерть, она, как правило, приходит за второстепенными персонажами. И, опять же как правило, как-то так… вскользь. Подумаешь, десяток-другой обывателей по ходу сюжета грохнули. Главный же герой всегда остается жив. Значит, вроде как и не было ее, смерти. Или возьмем, к примеру, теленовости. Зарезали кого-нибудь в переулке — статистика. Окажись погибший… ну, скажем, журналистом — заказное убийство, посягательство на свободу слова. Или вот как эти японцы. Они снимали на нашей улице документальный фильм о Пешковеце, о войне, об ашатах. Значит, кто их мог убить? Только имлины.
— А вы думаете, что это сделали не имлины?
— Конечно, нет. Я два дня назад разговаривал с японцами. Они, конечно, пытались быть предельно корректными, но, как я понял, плевать им было и на ашатов, и на имлинов. Им дали задание отснять материал, и они выполняли свою работу.
Старик снова затянулся сигарой и продолжил:
— Наше внимание не заостряют на смерти того или иного человека. Обычного человека. Но факт смерти более или менее известного господина тиражируется до бесконечности. А кто этот господин? Тот же самый главный герой, один из главных. Все зависит от сюжета. Сейчас, по сюжету, японцы снимали горе ашатов. Их кто-то убил. Сразу ясно, кто это мог сделать. А ответ на сеймом деле гораздо банальнее. Война.
— Полгода войны, — покачал головой Герхард. — Чтобы такой сюжет закрутить, нужны недюжинные способности.
— Ерунда. Боевик категории «Ц».
— А кое-кто из ваших соседей считает, что тут не обошлось без инопланетян.
— Между прочим, вы напрасно так иронично к этому относитесь.
— Вовсе нет, — пожал плечами Герхард. — Никакой иронии. Но судите сами, насколько маловероятна эта версия.
— Почему? — старик посмотрел на Герхарда. — Потому что не было прецедента? Ни одного инопланетянина не приговорили к пожизненному заключению?
— Хм-хм, — не выдержал Олланд. — Простите. Ваши слова действительно не лишены логики.
— А какой еще логикой можно объяснить происходящее в Пешковеце безумие?
— И что же пришельцы?
— Маскируясь под имлинов, убивают ашатов, после чего, прикинувшись ашатами, расправляются с имлинами.
— Я так и подумал, — качнул головой Герхард. — Но зачем? Должна же быть мотивация.
— Кто знает. Может, они изучают наши повадки, реакцию, логику. Планируют заставить нас уничтожать друг друга в глобальном масштабе, а позже захватить ослабевшую от войны планету. — Старик снова затянулся сигарой, взял в руки пустую бутылку ликера, грустно посмотрев на нее, поставил на место и продолжил: — Что до япошек, так за эту работу им платили деньги. Серьезные деньги. А сколько хороших людей сегодня погибли забесплатно… По всем траур держать — я столько не выпью.
«Занятный получился разговор, — думал Герхард. — Если допустить, что подобное не просто в принципе возможно, а даже весьма вероятно, то по крайней мере становится понятно, почему убийства имлинов и ашатов продолжаются, когда и те и другие хотят мира. Но это если допустить.
Нет, это не инопланетяне. Происходящее в Пешковеце — дело рук человеческих».
11 августа
22 часа 19 минут
Наверное, это было неосмотрительно, но, когда Герхард узнал, что десантники еще не скоро закончат разговаривать с полковником бригады специальных войск, он поехал к мэру без охраны. Разговор предстоял рутинный, назрела необходимость обсудить промежуточные результаты наблюдений. Ефремов не знал об этом и вместе со своими бойцами продолжал излагать полковнику личные наблюдения: насколько опасна-безопасна ситуация в Пешковеце. Когда же майор узнал о том, что Олланд уже у мэра, он тут же соединился по видеофону с мэрией. Дежурный секретарь ответил, что господин Олланд десять минут назад уехал. Кажется, собирался в гостиницу. Радиостанция Герхарда молчала. Скорее повинуясь профессиональному долгу, чем мнимым предчувствиям, Ефремов скомандовал «за мной» и, одолжив машину у дежурившего у входа в гостиницу полицейского патруля, поехал Олланду навстречу.
Новый водитель наблюдателя департамента межнациональных и религиозных конфликтов был молодым испанцем с неиспанским именем Гуннар. К смерти своего предшественника он отнесся философски: жаль, конечно, но ничего не поделаешь. За полгода войны погибло много хороших людей.
Давно стемнело. Микроавтобус Олланда неспешно катил по пустынным улицам, когда на перекрестке у фермерского рынка что-то глухо хлопнуло, и машину пару раз кинуло из стороны в сторону.
Водитель резко вывернул баранку вправо, стараясь увернуться от неожиданно выросшего перед радиатором светофора, и вдавил педаль тормоза в пол. Олланд, уже имевший опыт автомобильной аварии, уперся руками и ногами, вдавливая свое тело в спинку сиденья.
Колесные диски прочертили по асфальту, двигатель поперхнулся и заглох. Микроавтобус замер почти у обочины.
Перекресток был пуст.
— Здорово, — оглядевшись по сторонам, сказал водитель и посмотрел на Герхарда. — Сразу четыре колеса.
Олланд дотянулся до радиостанции, висевшей на поясе, щелкнул выключателем. Радиостанция молчала. Не опуская глаз, Герхард несколько раз включил и выключил ее. Тишина.
По спине прошелся неприятный холодок.
— Кто на этот раз? — тихо сам себя спросил Герхард.
— Ублюдки, кто же еще, — так же тихо ответил водитель, доставая из-за сиденья короткоствольный иглолучевой автомат и снимая его с предохранителя. — Если все, что говорят про этих ребят, правда… Они шутить не станут. Разрешите стрелять?
— Запрещаю. Ответный огонь только в случае неминуемой угрозы. И только в воздух.
— Господин Олланд, — осторожно проговорил Гуннар, — ублюдки не люди, а звери.
— Повторяю, стрелять только в воздух.
Откуда-то слева послышалось завывание, плохо сымитированное под звериное. Черт его знает, что сейчас могло напутать Олланда больше — вой стаи волков или десятка ублюдков. Вою слева ответил вой сзади, потом спереди. И снова слева. Гуннар вертел головой, пытаясь что-то разглядеть в ночи, скупо освещенной фонарями.
От удара камня в лобовое стекло Олланд вздрогнул, сжался в комок, прикрывая голову руками. Гуннар лишь втянул от неожиданности голову в плечи, сказал по-испански что-то нехорошее. И тут, словно спелые груши, на автобус посыпались камни. Они били по стеклам, по бортам и крыше, гулко отзываясь эхом от железа. Ублюдки вышли из своих укрытий. Их было десятка полтора, не меньше. Завывая и бросая по микроавтобусу камни, они медленно сжимали полукольцо, которым обступили перекресток.
