Александр Арбеков - Призрак и леший
— О! Стоит ли? Их так много, что если я открою все эти шкафы, то скелеты заполнят мой дом целиком и полностью, и даже вывалятся из него скулящей и скорбной толпой наружу, — горько и мрачно усмехнулся старик.
— Вот это да! — снова поразился я. — А что же ты так строго пытал меня на речке по поводу того, убивал ли я кого-либо или нет, совершал ли какие-либо другие тяжкие преступления?
— Строгость никогда не помешает. Она не бывает излишней, — мрачно буркнул старик. — Как говорил Сократ, «строгость — это защита от грядущих нелепостей, мягкости, чрезмерной чувствительности и расслабленности, а так же от жестоких грехов, коих можно избежать посредством оной!».
— Это понятно, хотя и звучит из твоих уст несколько заумно. И всё-таки? Вернёмся к теме!
— Последние годы я жил честно, спокойно, благочестиво, никого не убивал и не трогал, был затворником, ну, почти затворником, полностью раскаялся в своих прошлых грехах, предварительно осмыслив и проанализировав их. Ну, надо же было появиться этому Росомахе, чёрт возьми! — поморщился Леший.
— Ну, во-первых, жить «почти» затворником нельзя. Или ты затворник, или не затворник, — с усмешкой произнёс я. — А во-вторых, как же мог ты жить честно, если задолжал этому убиенному отморозку такую значительную сумму и упорно не отдавал её? Долг платежом красен, знаешь ли. И, вообще, откуда у тебя столько денег? Усадьба ведь немало стоит. Какие-то крайне подозрительные отношения были у тебя с Росомахой. История с этими таинственными ящиками мне совершенно не нравится! Что за ящики такие, что в них находится!? Отвечай!
— Э, э, э…
— Они действительно хранятся у тебя?
— Э, э, э…
— Ну, а насчёт твоего благочестия и раскаяния… — язвительно усмехнулся я. — Ты же до недавних пор в Бога вроде бы не верил? Перед кем же ты раскаялся?
— Да, в чём-то я с тобой конечно согласен, куда деваться, — тяжело вздохнул старик. — Ну, а что касается Бога…
— Ну, и?
— По поводу затворничества ты прав. Этого статуса я не всегда придерживался, увы.
— Далее?!
— По поводу долга я же тебе ситуацию объяснил. Захотел Росомаха выбить деньги и с меня, и со Слона. Это нечестно и непорядочно. Вот и получил отморозок своё, то, что ему уже давно было положено получить.
— А ящики? Откуда они взялись и что собою представляют!?
— Э, э, э…
— Понятно…
— Мерзавцем и придурком конченным был этот Росомаха, — снова, как ни в чём не бывало, вернулся старик к прежней теме.
— Да чёрт с ним!
— А что касается благочестия и раскаяния… — Леший глубоко задумался.
— Ну, и?
— В канонического, земного Бога я действительно не верил. Ну, иногда в экстремальных ситуациях обращался к нему, но как бы формально, не совсем серьёзно.
— Постой, постой! Что ты имеешь в виду, упомянув некоего «земного Бога?», — насторожился я. — И как можно обращаться к Богу формально и несерьёзно? Не понятно. Или ты к нему взываешь искренне и ото всей души, или не взываешь вообще!
— Эх! Раскаялся я, прежде всего, перед самим собой, перед совестью, перед своей невыносимо скорбящей сущностью, а это самое глубокое раскаяние на свете, — вздохнул старик.
— Вот так?
— Да. И никак иначе.
— Вообще-то ты в чём-то прав, — в свою очередь задумался я. — Ну а как быть с твоими словами о земном Боге? Что, по твоему разумению есть ещё какие-то другие Боги, ну, допустим, Бог Марса или созвездия Большой Медведицы?
— Для меня Бог в обычном земном понимании не существует. Есть единая для всего Космоса, могучая и всё определяющая сущность, сила, состоящая из многих элементов. Вот и всё. И храм мы будем строить не во имя Бога, Святого Духа и Христа, и не во имя Аллаха или Будды, а именно во имя Всеобщей Высшей Силы Вселенной, которая не нуждается ни в каких молитвах, иконах, ложных сынах, проповедниках или пророках.
— Постой, постой! — напрягся я. — Но если проанализировать учения иудаизма и индуизма, то…
— Ладно, закончим эту теологическую дискуссию, которая сейчас совершенно неуместна, — нахмурился Леший. — Пора подниматься наверх в дом и приступать к изменению твоей внешности. К сожалению, у нас существует целый ряд сложных, обыденных и неприятных мирских проблем, которые надо решать как можно скорее. Что же поделать. Бог с усмешкой созерцает суету, рождённую нами, многочисленными и наивными тараканами, периодически опускает палец вниз и давит кого-нибудь из нас, будучи неуверен, что поступает абсолютно правильно. Потом он сомневается и мечется, но изменить уже ничего не может. Увы, увы…
— Что ты такое несёшь, философ доморощенный!?
— Самые выдающиеся философы — это именно те, которые от сохи, от матушки земли, от природы и отчего дома, а не те, которые истово бьются головами о стены университетских аудиторий и кафедр, и думают, что от этого сакрального действа возникает польза! Идиоты! Как говорил незабвенный товарищ Ульянов-Ленин, «следует решительно расстреливать и вешать эту интеллигентскую сволочь! Так, и только так!».
— Леший! — ужаснулся я.
— Да. Признаю. Перебор некоторый. Пойдём наверх. Но не к Богу, а пока в дом….
— Леший!
— Что ты заладил всё одно и то же?! Да ещё и с неподдельным ужасом!? — рассмеялся старик. — Всё нормально. Успокойся. И запомни. Любое движение вверх приближает нас к Создателю, поэтому никогда не смотри вниз!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Вокруг меня всё было вроде бы спокойно и тихо. Вот только Леший постоянно мешал благостному течению мыслей и издевался надо мною люто, как всегда.
— Когда-то Гераклит из Эфеса сказал, что, «когда все желания людей сбываются, то они не становятся лучше», — хищно усмехнулся старик.
— Резонно, но отнюдь не однозначно. И, вообще, к чему ты высказал данную мысль?! — насторожился я.
— Просто так.
— Ты меня уже достал, философ чёртовый!
— Философы не от чёрта, а от Бога! — возмутился Леший.
— Всё! Моему терпению приходит конец! Работай, чёрт возьми!
— Ещё пара моментов, барин!
Я спокойно и, стиснув зубы, сидел на стуле посреди гостиной и терпеливо ждал, когда процесс изменения моей внешности закончится. Зеркало по настоянию Лешего передо мною отсутствовало, поэтому я только мог догадываться, что вытворяет со мною мой товарищ. Те манипуляции, которые осуществлял старик, в том числе и неожиданный и весьма болезненный укол в ухо, и без зеркала вызывали у меня довольно сильную тревогу, но делать было нечего и деваться некуда. Оставалось молча и неподвижно сидеть на стуле и ждать результатов моего преображения. Эх! Сколько их было! Преображения, преображения…
