Роберт Силверберг - Умирающий изнутри
Ага: она любит так делать в отместку за свой развод. Их познакомил три недели назад один общий друг, психоаналитик. Они виделись всего четыре или пять раз. Он вечно занят – собрания в больнице, семинары, консультации.
Совсем недавно Юдифь сказала мне, что она выбирает мужчину, а может и совсем без мужчин. Очевидно нет. Дело должно быть серьезно, если она пытается читать его книги. Мне они кажутся абсолютно непонятными, сплошные графики, статистические таблицы и трудная латинская терминология.
Она выходит из ванной в блестящем лиловом брючном костюме и в хрустальных серьгах, подаренных мной на ее 29-летие. Когда я здесь бываю, она всегда старается, чтобы нас связывали некоторые сентиментальные воспоминания: сегодня это серьги. В последнее время наши отношения исправляются: мы словно осторожно, на цыпочках, проходим через сад, где похоронена наша былая ненависть. Мы обнимаемся, как положено брату и сестре. Приятные духи.
– Здравствуй, – говорит она, – извини, что я была в таком беспорядке, когда ты пришел.
– Я сам виноват. Явился слишком рано. И ты совсем не была в беспорядке.
Она ведет меня в гостиную. Она прекрасно держится. Юдифь привлекательная женщина, высокая и очень стройная, она немного экзотична: темные волосы, смуглая кожа, острые скулы. Знойный тип. Ее, наверное, считают очень сексуальной, хотя в тонких губах и быстрых блестящих карих глазах есть какая-то жестокость. Эта жестокость, еще более возросшая после развода, отталкивает людей. У нее десятки любовников, но не много любви.
Ты и я, сестричка, ты и я. Все в отца.
Она садится за стол, а я наливаю ей ее обычный напиток – Перно. Малыш, слава Богу, уже поел; я ненавижу, когда он сидит за столом. Он возится со своими игрушками и бросает на меня косые взгляды. Юдифь и я чокаемся коктейльными стаканами, обычный жест. Она холодно улыбается.
– На здоровье, – произносим мы вместе.
На здоровье.
– Почему ты не переедешь в центр? – спрашивает она. – Мы могли бы видеться чаще.
– Там дешевле. Да и нужно ли видеться чаще?
– Кто у нас есть еще?
– У тебя – Карл.
– Его у меня нет, и никого нет. Только мой малыш и мой брат.
Я думаю о времени, когда пытался убить ее в колыбели. Она об этом не знает.
– Мы на самом деле друзья, Юдифь?
– Теперь, да. Наконец.
– Все эти годы мы не очень-то любили друг друга.
– Люди меняются, Дэйв. Они растут. Я была глупой, тупоголовой, так увлеченной собой, что всех остальных могла только ненавидеть. Но не сейчас. Если не веришь, загляни в мою голову.
– Ты же не хочешь этого.
– Вперед, – говорит она. – Погляди хорошенько и увидишь, изменилась ли я.
– Нет. Я бы не хотел.
Я наливаю себе еще рома. Рука слегка дрожит.
– Тебе не нужно посмотреть соус? Может, он уже перекипел?
– Пусть кипит. Я еще не допила. Дэйв, у тебя все еще проблемы? С твой силой.
– Да. Все еще. Хуже, чем когда-либо.
– Как ты думаешь, что происходит?
Я пожимаю плечами.
– Я теряю ее, вот и все. Как волосы. Когда ты молод, их много, затем все меньше и меньше и, наконец, ни одного. Черт возьми. Все равно пользы от этого не было.
– Ты так не думаешь.
– Ну, а что хорошего, Джуд?
– Это давало тебе нечто особенное, делало тебя уникальным. Когда все шло плохо, ты всегда мог отвлечься знанием, что ты читаешь чужие мысли, видишь невидимое, можешь пробраться в самую суть человека. Божий дар.
– Бесполезный дар. Я мог бы заняться, правда, шоу-бизнесом.
– Это сделало бы тебя богаче. Более сложным и интересным. Без этого ты был бы слишком обычным.
– А с этим я не стал даже слишком обычным. Никто, ноль. Без этого я мог бы стать счастливым никем.
– Ты себя слишком жалеешь, Дэйв.
– У меня есть на это право. Еще Перно, Джуд?
– Спасибо, нет. Я должна посмотреть за обедом. Налей вина, пожалуйста.
Она выходит в кухню. Я разливаю вино, затем ставлю на стол салатницу.
Малыш за моей спиной начинает напевать издевательские чепуховые стишки своим странно взрослым баритоном. Даже в моем нынешнем состоянии скучающей обманчивости я затылком чувствую давление его холодной ненависти. Юдифь возвращается, таща заставленный поднос: спагетти, чесночный хлеб, сыр. Ее теплая улыбка явно искренняя. Мы снова садимся и чокаемся бокалами с вином. Наконец она произносит:
– Могу я почитать твои мысли, Дэйв?
– Прошу.
– Ты говоришь, что рад тому, что твоя сила уходит. Ты дурачишь меня или себя? Потому что кого-то ты дурачишь. Ты ненавидишь даже мысль о ее утрате, так?
– Немного.
– Нет много, Дэйв.
– Хорошо, много. Я хочу сразу две вещи. Я хочу, чтобы она совсем исчезла. Господи, я бы желал никогда не иметь ее. Но с другой стороны, если я ее потеряю, кто я? Где моя индивидуальность? Я – Селиг Читатель Мыслей, верно? Удивительный Человек. Поэтому, если я перестану им быть… понимаешь, Джуд?
– Понимаю. Твое лицо полно боли. Мне тебя так жаль, Дэйв.
– За что?
– За то, что ты теряешь ее.
– Ты презирала меня за то, что я использовал силу, разве не так?
– Это совсем другое дело. Это было так давно. Я знаю через что ты должен был пройти. Ты догадываешься, почему она уходит?
– Нет. Думаю, что это влияние возраста.
– Можно что-нибудь сделать, чтобы остановить ее?
– Сомневаюсь, Джуд. Я даже не знаю, почему у меня эта сила, не говоря уже о том, как ее теперь удержать. Я не знаю, как она работает. Она просто есть в моей голове, генетическая случайность, то, с чем я родился, – как веснушки. Если твои веснушки начнут бледнеть, можно ли найти способ заставить их остаться, если ты хочешь их иметь?
– Ты никогда не хотел обследоваться?
– Нет.
– Почему?
– Я не люблю людей, копающихся в моей голове больше, чем ты, – ответил я мягко. – Я не хочу быть историческим фактом. Если бы мир когда-нибудь узнал обо мне, я стал бы парией. Меня бы возможно линчевали. Ты знаешь, скольким людям я открыл правду о себе? За всю жизнь скольким?
– Десятку.
– Троим, – сказал я. – А вообще-то не хотел и им говорить.
– Троим.
– Ты. Предполагаю, что ты всегда подозревала, но до шестнадцати лет не была уверена, помнишь? Затем Том Никвист, с которым я больше не вижусь. И девушка Китти, с которой я тоже больше не вижусь.
– А как насчет той высокой брюнетки?
– Тони? Прямо я ей не говорил. Я старался скрыть это от нее. Она узнала об этом косвенным путем. Многие могли так узнать. Но сказал я только троим. Я не хочу стать известным уродом. Посему, пусть линяет. Пусть умирает. Скатертью дорога!
– И все же, ты хочешь ее сохранить.
– И сохранить, и потерять, все вместе.
– Это противоречие.
– Я сам себе противоречу? Очень хорошо, пусть так. Я – широк, я вмещаю множества. Что мне сказать. Джуд? Что я могу тебе рассказать?
