Ольга Кузнецова - Медленный солнечный ветер
— Нам нужно остановиться на ночлег. Ты еле ногами передвигаешь, — шепотом заметил Дарко, но Димитрия тут же замотала головой.
Ей не хотелось останавливаться в этом месте. Только не здесь, где в воздухе все еще стоял застарелый запах разлагающейся плоти. Домашняя скотина полегла первым делом, и девушка то и дело чувствовала, как чьи-то кости хрустят под ногами. Беженцы здесь съели и обчистили все, что смогли.
— Нет, — воспротивилась Димитрия, — не здесь. Вскоре пойдут открытые луга — можно передохнуть и там.
Дарко пожал плечами. Сейчас ему было не до размышлений по поводу фобий девушки. В отличие от Димитрии, радиация не затронула его вовсе, потому что он эвакуировался на стационарную станцию почти сразу после окончания войны. Можно сказать, что, приняв его в свою команду, капитан Лекса практически спас его от судьбы, постигшей многих беженцев. Но вместе с ужасами облучения Дарко не приобрел и его положительного свойства — а именно выносливости. Несмотря на то, что Димитрия была меньше него и намного слабее, сейчас она чувствовала себя почти такой же измотанной, так что Дарко немного слукавил, когда сказал девушке, что именно она выглядит неважно.
Димитрия прежде никогда не ходила дальше ближайших улиц, а мысль о том, чтобы покинуть Сараево, казалась ей прямой дорогой на ужин к беженцам. Она многое повидала и услышала от них, когда они бывали в городе. Нет, она, конечно, не приближалась к ним, но иногда ей удавалось кое-что подслушать. Речь беженцев была обычно путанной и бессвязной, но она по-прежнему оставалась человеческой.
Обыкновенно они обсуждали направление своего дальнейшего движения, но бывало и так, что они вспоминали свое прошлое. Правда, с неохотой, но все же. Кто-то рассказывал о том, как погибла его семья — кто-то вспоминал забавный случай, который время уже успело окрасить в кровавый цвет. Теперь на свое прошлое эти люди смотрели как бы сквозь цветное стекло, сквозь лупу, искажающую все события. Можно было подумать, что они забывают, но нет — вся их прошлая жизнь продолжает вместе с ними катиться в бездну.
Когда они наконец вышли к открытым лугам, когда-то прежде обильно засеивающимся, а теперь заросшим сорной травой, то Димитрия впервые позволила себе глубоко вздохнуть чистый прохладный воздух. Теоретически они находились одни на много километров вокруг: никаких животных, птиц, ползучих, насекомых… Вместо этого — пустая банка, заполненная лишь вакуумом и обманчивыми декорациями.
Обустроившись на мягкой траве, Дарко без слов протянул Димитрии фляжку с питьевой водой, и та так же молча приняла ее. Затем мужчина кинул в ее сторону черный спальный мешок, на вид вполне сносный. Сам же он расположился прямо на земле, не боясь простудиться.
— Завтра нам предстоит пересечь границу. Мы должны попробовать проскочить вместе с беженцами, — произнес Дарко тогда, когда Димитрия уже почти заснула. Слова солдата доносились до нее точно сквозь непроницаемую дымку.
— Можно подумать, тебя так не пропустят, — промямлила она в ответ. Язык едва слушался свою хозяйку.
— Меня — да, а вот тебя — нет. Поэтому тебе нужно вести себя так, как будто ты беженка. Мы встретимся недалеко от границы.
Перспектива разделиться немного испугала Димитрию. Она рассчитывала, что, когда Дарко говорил, что будет сопровождать ее в дороге, он именно это и имел в виду. Девушка знала, что пограничники открывают ворота один раз в сутки — в полдень. Так было и до войны, и сейчас там вряд ли что-нибудь изменилось.
Представив себя в толпе беженцев, Димитрия подсознательно сжалась от отвращения: для нее это было равносильно оказаться в коробке, кишащей ядовитыми пауками. Хотя, наверное, среди пауков было бы даже чуть менее страшно.
Дарко не рассчитывал больше продолжать разговор — он заложил руки за голову и стал рассматривать беззвездное ночное небо. Оно было такое же пустое, как и планета, которая еще несколько лет назад была самым цветущим уголком во всей галактике.
Мужчина ни о чем не думал. Он выбросил из головы все лишние мысли и так и лежал, пока не провалился в сон.
В чужой сон.
Глава пятая
Эту маленькую девочку с жиденькими светлыми косичками он видел впервые. Целая россыпь веснушек украшала ее щеки и аккуратный вздернутый носик. Пухлые губки задумчиво сложились, а над бровями пролегла забавная морщинка.
— Когда все закончится, Димка? — спросила она, но голос ее доносился до него с помехами, будто из плохо работающего радиоприемника.
Ту, к кому обращалась девочка, он видеть не мог, равно как и понять, где он находится. Он будто был здесь и одновременно не здесь.
На стене висел календарь. Странно, подумал он, обычно во снах я не замечаю таких мелочей. Красным маркером было обведено тридцать первое августа тридцать четвертого года. Наверное, это сегодня.
Дарко оглянулся. За окном происходило какое-то движение, в окна било яркое солнце. Определенно это был Сараево, он узнавал этот город с узкими улочками без труда. Кто-то кричал, но маленькая девочка не обращала на доносящиеся с улицы звуки никакого внимания — привыкла.
Она сидела на маленькой табуреточке, сложив на коленях тонкие руки. На вид ей было не больше пяти, но та серьезность, с которой она смотрела на свою сестру, делала ее старше на несколько лет.
На столе рядом с ней лежал ломоть рассыпчатого черного хлеба, на который девочка все время поглядывала краешком глаза, но все не решалась к нему прикоснуться, как будто ей что-то упорно мешало.
— Мама запретила тебе воровать, Димка. — И она с укором посмотрела куда-то сквозь Дарко из-под светлых пушистых ресниц.
Мужчина обернулся и едва сдержал крик удивления, рвущийся из его груди. Димитрия стояла у противоположной стены, обидчиво скрестив руки на груди. Она старалась не смотреть в сторону девочки, но было видно, что она не так уж и расстроена.
Дарко отметил, что с того времени Димитрия сильно изменилась — только тогда она не была такой худой и, кажется, даже немного повыше. Ее глаза были чистого серого цвета — они блестели и горели при свете солнца, чьи лучи ровными рядами падали сквозь окно. Девушка задумчиво жевала нижнюю губу, невозмутимо разглядывая обклеенную грязного цвета обоями стену.
— Меня не волнует, что мама говорит, — огрызнулась Димитрия, по-прежнему не поворачиваясь к сестре.
