Ларри Нивен - Смерть в экстазе
– Надо было мне там остаться, – заявил я Лорену. – Как мне бы сейчас хотелось оказаться на корабле. Тогда я желал только иметь две нормальные руки.
– Как жаль. Но сейчас у вас есть три. А вам приходило в голову, что использовать паранормальные возможности против людей нечестно?
– Что?
– Помните Рафаэля Хейна?
Голос Лорена стал срываться. Он злился и с трудом скрывал это.
– Конечно. Мелкий органлеггер в Австралии.
– Рафаэль Хейн был моим другом. Я знаю: ему удалось вас связать на момент. Скажите мне, мистер Хэмилтон, если ваша воображаемая рука так слаба, как вы утверждаете, то как вы развязали веревки?
– Я этого не делал, и не смог бы. Хейн надел на меня наручники. Я выудил ключ у него из кармана… разумеется, воображаемой рукой.
– Вы использовали против него паранормальные силы! Вы не имели права!
Магия. Любой, не владеющий пси-способностями, думает так же, хоть немного. Чуть-чуть страха, чуть-чуть зависти. Лорен считал, что может справиться с АРМ; он убил по меньшей мере одного из нас. Но посылать против него колдунов было ужасно нечестно.
Вот почему он позволил мне проснуться. Лорен хотел позлорадствовать. Многим ли удавалось захватить колдуна?
– Не будьте идиотом, – сказал я. – Я не вызывался играть в ваши с Хейном глупые игры. Согласно моим правилам, вы массовый убийца.
Лорен вскочил на ноги (который час?), и я внезапно понял, что мое время истекло. Он был в совершенной ярости. Его светлые шелковистые волосы словно встали дыбом.
Я глядел в крошечное отверстие в дуле инъекторного пистолета. Я ничего не мог предпринять. Мой телекинез не шел дальше моих пальцев. Я словно заранее ощутил все то, чего никогда не знал: пол-литра антифриза в моей крови, чтобы вода не замерзла в клетках, холодная ванна из полузастывшего спирта, скальпели и крошечные, аккуратные хирургические лазеры. Главное, скальпели.
И когда они выбросят мой мозг, все мои знания погибнут. Я знал, как выглядит Лорен. Я знал об апартаментах “Моника” – кому известно, сколько еще есть мест в том же духе? Я знал, где скрыта красота Долины Смерти, которую я собирался как-нибудь посетить. Который час? Который?
Лорен поднял пистолет и оглядел свою вытянутую руку. Очевидно, ему казалось, что он в тире.
– Очень жаль, – произнес он, и его голос дрожал лишь слегка. – Вам лучше было оставаться космонавтом.
Чего он ждал?
– Я не могу съежиться от страха, если только вы не ослабите эти повязки, – бросил я и помахал для большего эффекта в его сторону окурком сигареты.
Она дернулась у меня в пальцах, я перехватил ее и…
И ткнул ее в свой левый глаз.
При иных обстоятельствах я бы обдумал такой поступок с большей тщательностью. Но так или иначе я это сделал. Лорен уже считал меня своей собственностью. Как живая кожа, здоровые почки, метры артерий, как все части в банке органов Лорена, я был собственностью в миллион марок ООН. И я разрушал свой глаз! А органлеггеры всегда жаждут заполучить глаза: любой человек с очками может захотеть новую пару, а сами органлеггеры постоянно стараются менять свои отпечатки глазного дна.
Чего я не предвидел, так это боли. Я где-то вычитал, что в глазном яблоке нет чувствительных нервов. Значит, болели мои веки. Кошмарно!
Но я держал сигарету только миг.
Лорен выругался и как сумасшедший, кинулся ко мне. Он знал, насколько слаба моя воображаемая рука. Что я мог ею сделать? Он не знал; и так и не сообразил, хотя это было очевидно. Он бросился на меня и со всего размаху ударил по сигарете так, что у меня чуть голова от шеи не оторвалась, а уже потухший окурок отлетел к стене. Задыхающийся, оскалившийся, потерявший от ярости дар речи, он стоял – в пределах досягаемости.
Мой глаз закрылся, словно обожженный кулачок.
Я протянул руку мимо пистолета Лорена, сквозь его грудную клетку, и нашел его сердце. И сдавил.
Его глаза стали круглыми, рот широко раскрылся, гортань задергалась. Самое время было стрелять. Вместо этого он полупарализованной рукой вцепился в грудь. Он скреб ногтями по своей груди, глотая воздух, который не приходил. Он думал, что у него сердечный приступ. Потом его выпученные глаза увидели мое лицо.
Мое лицо. Я убийственно оскалился, как одноглазый хищник. Я готов был вырвать его сердце из груди! Мог ли он этого не понять?
Он понял!
Он выстрелил в пол и упал.
Я был весь в поту; меня трясло от изнеможения и отвращения. Шрамы! Он был весь в шрамах и рубцах; я ощутил их, проникая внутрь. Его сердце было пересажено. И все остальное – издали он выглядел лет на тридцать, а вблизи непонятно на сколько. Одни части были моложе, другие старше. Какую долю Лорена составлял сам Лорен? Какие части он взял у других? И все они не подходили друг к другу как следует.
Он, вероятно, был хронически болен, подумал я. И не получил трансплантатов, в которых нуждался. И однажды он увидел решение всех своих проблем…
Лорен не двигался. И не дышал. Я вспомнил, как его сердце дергалось и трепетало в моей воображаемой руке – и вдруг обмякло.
Он лежал на левой руке, часов не было видно. Я был один в пустой комнате и по-прежнему не имел представления о времени.
Я так и не узнал. Прошли часы прежде, чем Миллер наконец осмелился побеспокоить своего босса. Он высунул свою круглую невыразительную рожу из-за дверного косяка, увидел Лорена, распростертого у моих ног, и с визгом отпрянул. Минуту спустя из-за косяка показался инъекторный пистолет, а за ним водянисто-голубой глаз. Я почувствовал укол в щеку.
– Я тебя проверила до срока, – сказала Жюли.
Она кое-как примостилась в ногах больничной койки.
– Точнее, ты сам меня вызвал. Когда я пришла на работу, тебя там не было, и я задумалась, с чего бы это, и бац! Было плохо, правда?
– Очень плохо, – сказал я.
– Я никогда не ощущала столь испуганного сознания.
– Тогда не рассказывай об этом никому, – я нажал переключатель, чтобы перевести кровать в сидячее положение. – Мне надо поддерживать свой образ.
Моя глазница была перевязана и совсем онемела. Боли не было, но оцепенение настойчиво напоминало о двух мертвых людях, ставших частью меня. Одна рука, один глаз.
Если Жюли чувствовала во мне это, то ее нервозность делалась неудивительной. А она в самом деле нервничала. Она дергалась и ерзала по кровати.
– Я все думал о времени. Который же час это был?
– Примерно девять десять, – Жюли содрогнулась. – Я думала, что потеряю сознание, когда этот неприметный человечек высунул пистолет из-за угла. О, нет! Не надо, Джил! Все кончилось.
Как близко это было. Неужели настолько близко?
– Послушай, – сказал я, – возвращайся на работу. Я ценю внимание к больному, но из продолжения воспоминаний ничего хорошего для нас не выйдет. Иначе мы оба впадем в постоянный ужас.
