Владимир Михановский - Великий Посев (Часть 1)
Но и здесь Атагельды подстерегала неожиданность. Несмотря на усиленные поиски, нож не находился. Мальчик готов был поклясться, что именно в это место среди зарослей нырнуло блестящее лезвие, но ничего, кроме вмятины среди листьев, они не обнаружили.
Кузнец уже смирился с пропажей.
- Пойдем, - сказал он внуку, - больше тут делать нечего.
Но Атагельды удерживала какая-то смутная сила, и он продолжал безнадежные поиски, хотя умом и понимал, что они ни к чему не приведут.
- Я в твои годы тоже был таким упрямцем, - сказал Курбан. Он сидел в холодке, прислонившись спиной к стволу, и поглаживал свесившийся к нему широкий лист растения.
Короткая ночь успела промелькнуть, наступило утро, и солнечные лучи начинали приметно припекать.
Дед еще что-то говорил, но Атагельды не обращал на его слова внимания. Стоя на коленях, он как одержимый продолжал перебирать лист за листом, а добравшись до песка - просеивал его сквозь пальцы.
Вдруг мальчик издал короткий торжествующий крик.
- Что случилось? - всполошился Курбан. - Нож отыскал?
- Нет.
- Змея укусила?
- Подойди ко мне, - попросил Атагельды. - Кажется, я обнаружил клад.
Курбан, кряхтя, поднялся. Когда он приблизился к Атагельды, тот пристально разглядывал какой-то небольшой предмет. Старик подслеповато сощурился:
- Что там? Старинная монета? Или, кажется, фигурка? - присмотрелся он.
Вместо ответа Атагельды протянул ему маленький молоточек, сделанный из какого-то серебристого металла.
Старик недоуменно повертел его в руках, осторожно погладил узловатым пальцем, очищая от налипших пылинок.
- Непохож на старинный... - покачал он головой. - Блестит как новенький. Странный молоток - рукоятка его сделана не из дерева, а тоже из металла. Погоди, не трогай.
- Дед, это серебро?
Курбан потрогал молоточек на зуб, зачем-то даже понюхал его.
- Нет, не серебро.
- Не серебро? А что же? - в голосе Атагельды сквозило разочарование. В мыслях он уже видел узкий лаз в пещеру и сокровища Али-Бабы.
- Сталь, мой мальчик.
- Сталь?
- Сталь, - подтвердил кузнец, - но очень высокого качества. Я бы сказал - благородная сталь. Мне даже кажется... но нет, этого не может быть! - перебил сам себя Курбан. Как ни приставал Атагельды, он не пояснил, о чем идет речь. - Потом, потом, - сказал старик. - Дай мне додумать свою мысль до конца.
Молоточек блестел как новенький и был совершенной формы.
- Послушай, дедушка, - воскликнул вдруг Атагельды. - Да ведь это молот, которым ты работал в кузнице. Только, конечно, уменьшенных размеров.
- Думаешь? - продолжая рассматривать находку, старик в задумчивости погладил бороду.
- Ну, конечно! - возбужденно произнес Атагельды. - Гляди, вот обух, вот рукоятка, изогнутая у основания. Я помню твой молот до мельчайших подробностей, много раз представлял его себе...
- Гм...
- Только, конечно, твой молот был такой, - показал руками мальчик. А такой игрушкой много не наработаешь. Дед, а что тебе показалось?
- Видишь ли... Мне почудилось, что этот молоток переплавлен из моего ножа.
- Это как?
- Не знаю.
- Нет, дедушка, такого не может быть! - решительно произнес Атагельды. - С чего ты взял?
- Мне мой нож прослужил не один десяток лет, - сказал кузнец. - Он стал мне чем-то вроде родного брата. Не изменял, был надежным... и прочным. Я его на ощупь мог узнать среди других инструментов. Вот и теперь вроде его узнаю, но в обличье молотка. - С этими словами Курбан сунул находку в карман.
- А может, что-то еще здесь найдем? - предложил Атагельды. - Давай поищем.
- Хорошо, - согласился кузнец.
Они рылись до позднего вечера, но молоточек оставался единственной находкой. Измазанные и усталые, в кишлак вернулись затемно.
Стойкие растения с широкими листьями так далеко разбежались по пустыне, что редко кто доходил до их края. А потом жителям кишлака и вовсе стало казаться, что они испокон веков живут в этом странном лесу.
Пищу им давали плоды, которые приносили растения. Люди их не только поедали, но и сушили, и вялили впрок. Близ каждой хижины висели их золотистые связки.
Каковы они были на вкус? Тут мнения людей решительно расходились: дело в том, что каждый находил в них свой собственный вкус, и самые ожесточенные споры не позволяли прийти к единому мнению.
Но так или иначе, а пищи хватало да еще с избытком.
Хватало и воды в колодце. Сколько бы ее ни черпали накануне, назавтра она всегда достигала прежнего уровня, холодная, прозрачная, хотя и чуточку сладковатая.
Чашами, расположенными на верхушках растений, люди пользовались все реже, и количество их уменьшалось. Наконец осталась только одна, расположенная на верхушке самого старого растения.
Люди в середину оазиса предпочитали не ходить - это место пользовалось дурной славой. Только Атагельды время от времени пробирался сюда, повинуясь неясному импульсу. Он-то и решил проследить, куда деваются чаши растений.
Заметив накануне, что чаша приметно уменьшилась в размерах, он назавтра с утра отправился в центр оазиса, запасшись несколькими вялеными плодами.
За ночь чаша успела еще более съежиться. Лепестки, окаймляющие ее, приобрели розоватый оттенок и напоминали застывшие языки огня.
Атагельды выбрал наблюдательный пункт близ места, где они с дедом недавно нашли таинственный молоточек, и принялся смотреть на чашу. Неуловимо медленно она продолжала уменьшаться в размерах. Он порылся в опавших листьях, но никаких новых находок обнаружить не удалось. В голову лезли мысли о кузнице, которую так и не удалось оборудовать, о том, что Курбан спрятал сверкающий молоточек в укромное место, сказав, что это их талисман и о нем не нужно говорить никому.
Отвлекшись, он забыл о времени, а когда спохватился и посмотрел на чашу - она стала совсем небольшой. Теперь он глядел на нее, не отрываясь.
К вечеру чаша превратилась в маленький цветок, который свободно бы уместился в его кулаке. Наконец она стянулась в розовую почку, которая вскоре исчезла, словно растворилась в воздухе. Сколько ни вглядывался, запрокинув голову, Атагельды, он так и не сумел ее обнаружить.
Когда он собрался возвращаться в кишлак, в воздухе пронеслось что-то вроде вздоха и земля под ногами задрожала. Прогремел гром, более явственный, чем тот, с неделю назад, заставший его в кишлаке. Однако в небе и на этот раз не было ни облачка.
