Сергей Званцев - Омоложение доктора Линевича
Водка туманила голову, и ему уже казалось, что если он не примет меры, то все пропало…
Николай Иванович сидел в своем кабинете, глубоко задумавшись. У него по-стариковски болела голова и на душе было смутно.
Собрание оставило свой ранящий след. Как ни странно, его взволновало не выступление Курицына (он его презирал) и даже не Котова, а неожиданно возникшая мысль, которую можно было сформулировать так: а ведь когда-нибудь это будет правдой. Да-да, вот это омоложение. Пусть это не научно, пусть Линевич — маньяк или шарлатан, но, собственно, почему он, Орловский, заранее осудил его, не выслушав его доводов и не разобравшись в деле, как это полагается ученому? Он испугался за свой пост? Нет-нет! Только не это. Он меньше всего озабочен желанием сохранить должность ректора, которая, в сущности, давно уже ему претила. Николай Иванович думал сейчас о другом: о надвинувшейся как будто незаметно старости, о дурном самочувствии, о дурном настроении. Неужели и в самом деле будет найдена дверь из этой темницы?..
Орловский пришел к твердому решению: пригласить сюда рыжего молодого человека и расспросить его.
Он даже почувствовал себя как-то бодрее, и вроде голова стала меньше болеть. Николай Иванович потянулся к звонку, чтобы вызвать секретаря и поручить ему пригласить Линевича, но тут в его кабинет вошел Котов.
— Входите, входите! Слушайте, а я, знаете ли, все же решил еще разок потолковать с этим… Линевичем. Как вы смотрите? В конце концов, я ни разу не вошел в рассмотрение его метода подробно, тут вы правы!
Котов потупился.
— Неприятность, — сказал он. — Мы собирались поставить опыт, а Линевич впал в депрессию.
— В депрессию?
— Да, — неохотно подтвердил Котов. — Более того, он вернулся, так сказать, к исходному положению.
— Значит, все чепуха, — почти с отчаянием сказал после паузы Николай Иванович. — Опять как в опыте Воронова!
— Не совсем так, но…
Беседин был принят Николаем Ивановичем после ухода Котова, удалившегося с неразрешенным вопросом в душе: почему шеф так ужасно огорчился неудачей Линевича? Казалось, он должен был скорее радоваться? В чем же дело?! «Нет, положительно, у старика чаще стали проявляться странности», — грустно констатировал доцент.
А в кабинете ректора тем временем заканчивался как-то не вязавшийся разговор с Бесединым. Ректор был в раздраженном состоянии и все сбивался на ядовитые слова в адрес Линевича:
— Видите ли, с точки зрения геронтологии… Бороться со старостью можно только путем профилактики. Не допускать старения! Начиная с тридцати — сорока лет систематически применять терапию противостарения. А если старость наступила, она необратима. Возможно, что этот Линевич, или кто там он в действительности, нашел средство… гм… временного подстегивания, но…
— А все-таки… утешительно, что превращение, вообще говоря, не исключено. В принципе, так сказать, — строптиво сказал Беседин.
— Да? — саркастически переспросил Орловский. — Так вот, к вашему сведению: он снова стар и немощен. Почему? Не знаю. Допускаю в числе причин также и крах нервной системы. Почему? Во всяком случае, налицо нечто вроде неудачи опыта знаменитого русского ученого-медика в Париже, профессора Воронова, он тоже изобрел средство омоложения — подсаживание человеку семенных желез обезьяны. В результате — кратковременный резкий расцвет человеческого организма, затем полное одряхление.
— Одряхление? — задумчиво повторил Беседин. «Вот тебе и фельетон!» — с насмешкой над самим собой подумал он. Орловский говорил еще что-то, но Беседин уже был в дверях.
— До свидания, профессор. Спасибо! — послышалось издали. Орловский досадливо пожал плечами.
Тут в кабинет неожиданно вошел Гурейко. Он вытянулся по-солдатски и возбужденно отрапортовал:
— Так что не желаю! Окончательно не желаю!
— Чего вы не желаете? — спросил расстроенный ректор.
— Омолодиться не желаю! — гаркнул Гурейко. — Нам это ни к чему!
И перед тем как уйти, он твердо добавил:
— Нынче омолаживать насильно не велено! Извините-с!
Участковый был заботливый человек. А забота, по его мнению, — это прежде всего проверка исполнения. Вселение молодого человека, племянника доктора Линевича, было выполнено. Но вот вопрос: а как дальше сложилась обстановка? Не притесняют ли беднягу?
Степан Демьянович уверенно, как всегда, постучал в дверь Линевича и вошел в комнату, так как ему послышалось из-за двери: «Войдите!» Видимо, хозяин комнаты сказал какое-то другое, менее приветливое слово. Во вся ком случае, участковый увидел старого доктора Линевича на кровати в пиджаке и ботинках. Доктор сердито смотрел на вошедшего.
— А! — искренне обрадовался Степан Демьянович, не очень обращая внимания на детали. — Вернулись? Отохотились, значит?
— М-да, — промычал Линевич. А участковый, полный симпатии к старому доктору, продолжал расспросы:
— И много настреляли дичи?
Он осмотрелся, ожидая, очевидно, увидеть охотничьи трофеи.
— Н-не очень, — мрачно пробормотал доктор.
— Пропуделяли, значит, — заключил участковый. — Жаль! А племянничек где? Тут с ним такая истории вы шла, вы не представляете.
Линевич вскочил с кровати и, почти рыча, ответил:
— Нет племянника. Уехал. Навсегда, — <нрзб> упавшим голосом. — Ради бога, оставьте меня. Я болен.
Участковый смущенно ушел.
«В чем душа держится, а туда же, на охоту! — думал Степан Демьянович, шагая по улицам вверенного ему участка. — И племянника с досады выставил, такой приятный юноша. Вот уж не ожидал от старика!»
Участковый сидел у прокурора в несколько расстроенных чувствах. Отсюда, видимо, и докладывал он не вполне отчетливо.
— Старик появился, — коротко сказал он, сняв фуражку и вытирая лоб большим белым платком.
— Какой такой старик? — несколько раздраженно спросил прокурор, очень не любивший нечетких сообщений.
— Да доктор Линевич! А племянник исчез. Не в свой ли Северогорск подался?
Прокурор прислушался с большим интересом.
— Нет, — сказал он, — я запрашивал Северогорск, никакого молодого Линевича там нет и не было. Вы говорите, он уехал? А может быть…
Не договорив, он схватил трубку телефона. Как понял участковый, разговор состоялся с кем-то из институтского начальства. Прокурор повесил трубку и сказал участковому:
— Никакого племянника и не было. Понятно? Ну, идите, потом разберемся.
Участковый хотел было возразить — как же не было племянника, если он сам его вселял в квартиру? Но раздумал. По давнему опыту участковый знал, что с начальством спорить — гиблое дело.
