Виктория Угрюмова - Обратная сторона вечности (Кахатана - 2)
В реальности все обстояло несколько иначе - у него была жена Карна и три дочери, которые, несмотря на довольно юный возраст, уже с охотой помогали отцу в мастерской и славились на всю Салмакиду как одни из лучших вышивальщиц. Девушки выросли статными, красивыми и веселыми. Отец ими гордился и нарадоваться на них не мог, хоть иногда останавливался и с удивлением их разглядывал, пытаясь сообразить, в кого же они такие уродились.
Работа портного тяжела и требует точности. У Пангхи было много подмастерьев - считалось весьма престижным устроиться в его мастерскую, чтобы иметь возможность ближе знакомиться с приемами великого мастера. Пангха секретов из своего мастерства не делал, но как-то само собой получалось, что никто ничего подобного повторить не мог. Подмастерья и мастера, закройщики и вышивальщики, работавшие на него, все равно выполняли только самую простую работу, а основные детали портной делал сам. Поэтому вся семья поднималась вместе с птицами, чтобы не потерять ни одной минуты светового дня, столь им необходимые, и так же рано ложились спать.
В ту ночь все были дома, за исключением младшей дочери - Гаты, которая осталась ночевать у подруги.
Когда вой собак и ржание коней наконец нарушили крепкий предутренний сон Пангхи, он сел в постели и потянулся, еще не открывая глаз. Затем осторожно приоткрыл веки, пытаясь сообразить, что его побеспокоило. Было еще темно. За окном ветер гнул деревья, и они заунывно и недобро как-то шелестели. Такой звук Пангхе послышался впервые, и он зябко передернул плечами. Потому подумал, что, верно, ему снилось что-то страшное, вот и пробуждение не из самых лучших. Рядом беспокойно заворочалась Карна, протянула руку, пощупала смятые простыни, сонно спросила:
- Ты что, старый, вставать собрался? Птицы еще молчат...
- Да что-то не спится, - соврал Пангха, зевая с риском вывихнуть себе челюсть.
- Ложись, не выдумывай. Когда будет пора, я тебя ужо подниму, не беспокойся.
Пангха улегся, но сквозь шум ветра и шелест деревьев его слух уловил негромкие звуки, напоминавшие детский плач.
- Послушай, мать, кажется, во дворе дитя плачет!
- Совсем на старости лет оглупел! И откуда же среди ночи во дворе дитю взяться? - рассердилась Карна.
Но портной гнул свое:
- Я же слышу. Вот, тише... тише... вот же плачет!
Карна приподнялась на локте и вытянула шею, вслушиваясь в темноту.
- Действительно, - шепнула она минуту спустя. - Плачет...
- Я же говорю.
- Ох, не ладно это. Какой такой ребенок может быть?
- Может, подбросили? - засомневался Пангха.
- А почему нам?
- Так ведь все знают, что мы не бедствуем, и более того. - Тут портной сделал значительную паузу, чтобы дать возможность жене самой лишний раз осознать, какой состоятельный человек ее муж.
- А что - соседи наши бедствуют? - резонно возразила Карна.
Пангха чуть не поперхнулся от возмущения. Что за неблагодарный народ эти женщины. Конечно, он богаче многих. И еще...
- Ворота у нас хлипкие, - признал он после недолгого молчания. - К нам забраться легче.
- Говорила я тебе, попроси мастера ворота поправить! - тут же рассердилась жена. - Возись теперь вот с чужим ребенком.
- А что с ним возиться? - сказал портной. - Отнесу его в храм, жрецам. Доброе дело. Глядишь, Интагейя Сангасойя не оставит нас своей милостью.
- Ладно, - успокоилась было Карна, но, увидев, что муж собрался вставать, снова заволновалась: - Ты куда это?
- Нет, мать. Ты точно поглупела за последние годков тридцать... Ясно, что за ребенком. Не на улице же ему всю ночь лежать.
- Не всю ночь, а только до утра. Не помрет. Ты что, не соображаешь, что нынче в городе творится?
- Так хочешь грех на душу взять, случись с ним что?
- Я хочу, чтобы у меня муж был и жив, и здоров...
- Нет, с женами сладу никакого, - вздохнул портной.
Ему и самому не хотелось вылезать из теплой постели, из-под жениного мягкого бока на холодную улицу, да и страх все еще продирал позвоночник, но совесть мучила его невыносимо. Может, он бы так и просомневался до рассвета выходить или нет, но тут в коридоре послышались легкие шаги, а затем за дверью раздался голос старшей дочери:
- Папа! Мама! Вы спите?
- Нет, доченька, заходи, - отозвалась Карна.
Алэл вошла, неся в руке зажженную свечу. Она была в легкой ночной накидке, наброшенной поверх белоснежной шелковой рубахи, и распущенные волосы - гордость родителей и сокровище семьи - стекали рыжим водопадом до самых пят. Пангха расплылся в довольной улыбке: хороша невеста, и сколько парней по ней сохнут, свадьба уже намечается...
- Папа! Ты слышал, во дворе будто кто-то плачет? - спросила Алэл дрожащим голосом.
- Слышали вроде, - сказала Карна.
- И мы с сестрой слышали. Страшно так: кто-то жалобно-жалобно стонет. Не заснуть, душа рвется.
- Пойти, что ли? - сказал портной.
- Ну ладно, только возьми свечу, да по саду сильно не шастай. Поглади вокруг, а не заметишь никого, возвращайся - утром вместе поищем. А ты, доченька, - обратилась Карна уже к Алэл, - не уходи, подождем отца здесь.
Пангха вылез из кровати, надел теплый халат и, взяв у дочери свечу из рук, поковылял к дверям.
- Я сейчас, - кивнул он женщинам.
Спальня погрузилась в темноту, и Карне и Алэл стало тревожно.
- Может, Дор тоже позвать к нам? - спросила мать и вдруг услышала, что говорит шепотом, будто боится привлечь чье-то внимание.
Девушке, видно, тоже было не по себе, потому что она так же тихо ответила:
- Пусть уж остается в нашей спальне.
Они напряженно вслушивались, и наконец до их ушей долетел тихий стук открываемой двери и негромкие шаги. Кто-то поднимался по лестнице.
- Ну, хвала богам, старый возвращается. Похоже, что без дитяти. И ладно, ладно...
Дверь в спальню распахнулась, и на пороге возникло существо, при одном взгляде на которое женщины начали истошно кричать...
Когда ночную темноту прорезали леденящие душу вопли, которые неслись из дома портного, в окнах соседних особняков разом зажегся свет. Было видно, как мечутся в окнах всполошенные, смертельно напуганные люди, но никто не решился выйти на улицу и уж тем более - пойти и узнать, что случилось с несчастным Пангхой и его семьей.
И только когда патрульный отряд, из тех, что с недавних пор стали обходить по ночам Салмакиду, обратил внимание на сильное волнение в тихом обычно квартале, все узнали о случившейся трагедии.
Взорам солдат, ворвавшихся в дом почтенного Пангхи, предстала ужасная картина: кровавые куски мяса и клочья ткани - то, что еще недавно было благополучной и добропорядочной семьей, - лежали по всему дому. Стены были заляпаны алым и густым белым - мозгами и кровью. Тела убитых были не просто обезображены, но разорваны на части с такой свирепой силой, что нельзя было с уверенностью утверждать, какому телу что принадлежало. Молодого сангасоя, недавно поступившего на воинскую службу, вытошнило тут же, в коридоре, где его взгляд натолкнулся на несколько пальцев, на которые он чуть было не наступил.
