Абдухаким Фазылов - Судьбы вертящееся колесо
Все в кабинете удивленно посмотрели в сторону ученого секретаря. Директор вначале никак не мог взять в толк происходящее: действительно, откуда мог знать всемирно известный Глеб Романович об этом, как считал директор, одном из самых невзрачных его сотрудников, которого он сам никогда не называл по имени-отчеству? Но… приходилось верить происходящему — ученый секретарь встал и, как ни странно, без трепета, спокойно подойдя к столу, сел на предложенное место.
— Адхам Каюмович, — запросто заговорил старик с ним, как со старым знакомым, еще больше удивив сидящих, — каким должен быть спектр реликтового излучения по вашей модели в окрестностях нашей галактики?
— Он отличается всего на десять процентов по ширине линии от результатов последних измерений Родыгина. Это вполне укладывается в пределы возможного статистического искажения, вносимого межзвездной средой.
— Значит, сотни тысяч мегапарсек для вашей модели не страшны?
— Совершенно. Думаю, расстояния здесь существенной роли не играют, если правильно учитывать поправки Девиссона на искажения, вносимые межзвездным водородом. Если принять мою модель, то вся обозримая Вселенная вполне удовлетворительно описывается системой макроквантовых уравнений. Некоторые расхождения с данными Крымского телескопа, мне кажется, следствие неточности оптических намерений этого диапазона.
Старик выдержал небольшую паузу, потом, взглянув на собеседника, заговорил:
— Вы, наверное, знаете, что пока только мое вето закрывает большую дорогу вашему методу. Астрофизики и большинство специалистов по теории поля, заразившись вашей идеей, уже кинулись вычислять угловую зависимость постоянной Хаббла и распределение плотности материи в ближайших скоплениях по квантовым уравнениям… А меня, пожалуйста, убедите вот в чем… — старик потянул к себе лист бумаги…
— Ты что-нибудь понимаешь во всем этом? — шепнул шайтан.
— Нет. В астрофизике я профан.
— Да нет, не об этой арифметике я спрашиваю. Я имею в виду происходящее здесь. Оно тебе о чем-нибудь говорит?
— Нет. А чем это кончится?
— Перед тобой — изощренная казнь. Скоро поймешь, кто казнимый.
Я оглядел зал и увидел поразительную картину. Присутствующие застыли в разных позах, следя за спором старика с их ученым секретарем. Сейчас можно было точно определить — кто приятно поражен происходящим (такие оказались в меньшинстве), кто смотрит на споривших и на директора со злорадством, кого раздирает нездоровое любопытство, кто срочно пересматривает свое отношение к присутствующим и, наконец, кто явно убит происходящим.
Бесподобная маска застыла на лице директора. Будто он только что сжевал стручок жгучего перца, но обязан через силу улыбаться. Красный как рак, с глупой улыбкой на лице, он пытался делать вид, что внимательно, с пониманием слушает научную беседу.
— На самом деле, — наклонился ко мне шайтан, — перед его глазами сейчас проходят страшные сцены травли ученого секретаря в течение последних двух лет. В то же время его многоплановая голова отчаянно пытается установить, не проворонил ли он самую крупную добычу в жизни — фундаментальную работу, руководителем которой мог оказаться. И, наконец, он лихорадочно перебирает возможные последствия, если тот жалкий, терроризируемый им ученый секретари вдруг станет знаменитым физиком. Чем это обернется для него? Вот какой кавардак сейчас у него в башке.
«Респектабельные» сидели с абсолютно непроницаемым видом. Но свое привычное презрительно-высокомерное отношение к ученому секретарю им скрыть не удавалось…
— Я теперь понимаю, почему у вас получилась такая прекрасная увяз-ка… Критерии предельного перехода вы, молодой человек, видимо, выбрали очень удачно…
Старик задумался.
— Ну что же, хотя некоторые моменты я намерен еще проверить, но интуиция подсказывает мне, что вам, кажется, удалось сделать самую крупную вещь за последние двадцать пять лет в этой области.
Старик вдруг повернулся к растерянному директору:
— Вот важнейшие достижения вашего института. А вы почему-то скромничаете и говорите мне о каких-то уже написанных докторских диссертациях.
— Это диссертации тех двух из «респектабельных», — шепнул мне шайтан.
Директор начал было что-то лепетать, но старик уже повернулся к ученому секретарю.
— Адхам Каюмович, я вас прошу, выкладки и результаты вашей работы оформите в соответствии с требованиями к докторским диссертациям и в течение месяца пошлите мне. Если удастся уладить формальности, на следующий месяц мы вас вызовем на заслушивание. Работа ваша даже на этой стадии стоит сотни докторских. Специалисты Института астрофизики уже признали ваш метод и решили представить вас к Государственной премии. Так что, — обратился он к директору, — незамедлительно пошлите туда рекомендацию вашего Ученого совета.
Директор, уже изрядно покрытый потом, мгновенно ухватился за соломинку. Старик сам подсказал ему выход из создавшегося положения. Теперь, кажется, можно будет оправдаться и, если вдруг появится такая возможность, даже втереться в соавторство.
— Дорогой Глеб Романович, мы обязательно рассмотрим работу на Ученом совете и, думаю, пошлем хорошую рекомендацию. Мы сделали бы это давным-давно, если бы Адхам Каюмович, которого мы очень уважаем, относился к коллективу института доверительнее и по-товарищески. Дело в том, что и я, и все сидящие здесь впервые слышим про эту замечательную работу.
Старик вопросительно посмотрел на ученого секретаря.
— В течение трех месяцев я пытался пробиться на семинар института, но мне не удалось поставить там свой доклад, — с обидой в голосе заявил секретарь, который, против ожидания директора, вместо того чтобы проглотить это пустяковое обвинение, пошел на открытый бунт.
— Ваши семинары настолько перегружены? — спросил старик, почему-то опять же у ученого секретаря.
— Нет, это я так завален административной работой. Когда я обратился к директору о докладе, он заявил мне, что, дескать, сначала надо справиться с работой, за которую получаешь деньги, а науку и без меня есть кому делать: хватает более талантливых и достойных, — при последних словах секретарь бросил взгляд в сторону «респектабельных».
Директор покраснел и запнулся от негодования. Лицо старика стало очень строгим.
— Теперь я начинаю понимать, почему вы приехали докладывать работу на нашем семинаре во время трудового отпуска. О командировке вы тоже, надо полагать, не могли мечтать. Не так ли, товарищ директор?
— Дорогой Глеб Романович, возможно, я ошибся… Ведь огромная нагрузка… Ему надо было быть более настойчивым в своих просьбах…
