Майкл Фостер - Воины Рассвета
— Ты знаешь, что после того, как у лера появились дети и он вырастил их, он становится свободен и может делать все, что хочет. Многие выбирают одиночество. И когда такой лер чувствует, что конец близок, он делает над собой цанзираф. Иногда он выживает — и это означает, что время его еще не пришло. Иногда лер умирает, и так избавляется от всех проблем. При этом он остается лежать там, где упал. Мы не хороним своих мертвых — они распоряжаются собой сами. Такова наша высшая религия. Тело возвращается земле. Найти скелет — это хороший знак, так как это значит, что кто-то успешно завершил свой жизненный путь.
— Но это же скелет человека, а не лера. И он не был удовлетворен жизнью; Скорее всего, он спятил тут.
Она отмахнулась от его возражения:
— Ну и что? Подумай сам, разве может человек, живущий в мире с самим собой, путешествовать в космосе, а затем уйти в необитаемую пустыню? Я знаю, что такое страсть к золоту. Но даже и она не может изменить природу человека. Ты можешь жить один? Нет, скажешь ты и приведешь тысячу причин: ты молод, ты хочешь жить в обществе, иметь подруг, друзей… Я знаю, потому что чувствую то же самое. Я не могла бы жить одна. — Она замолчала, задумалась. Затем продолжала: — Может быть, он был жаден и неудовлетворен. Но раз он остался здесь, значит, он сумел заглянуть в себя: люди иногда тоже умеют это делать, хотя и не так часто, как мы. В противном случае он не остался бы здесь, он вернулся бы в город, чтобы умереть там.
Хан был вынужден признать, вне зависимости от того, хороший это знак, или нет, что место, где они решили обосноваться, очень красиво, Хижина была расположена невдалеке от гребня, на котором возвышались две вершины, видимые из Столицы. Вокруг росли деревья, кусты, весело журчал ручей, прокладывая себе путь в ложбине. Солнечные лучи играли среди вершин гор, в долинах между ними; медленно плыли облака, легкий ветер едва шевелил ветви деревьев. Вид на вершины был великолепен. Да, это было необитаемое место, но оно располагало к раздумьям, к умиротворению, к полному внутреннему покою.
Через несколько дней совместного проживания и работы они оба поняли, что перед ними встала общая проблема: они были слишком близки друг к другу, как физически, что обусловлено теснотой хижины, где они спали, так и эмоционально — их общей судьбой. Они оба ощущали тягу друг к другу. Однажды вечером после ужина, когда они приготовились ко сну, они решили поговорить об этом.
Разговор начал Хан, который заявил, что их близость сейчас действует на него гораздо сильнее, чем тогда, когда они были на корабле. Лизендир только рассмеялась:
— Ну так что? Ты жил несколько месяцев среди леров — женщин-леров. И они ведь не попытались изнасиловать тебя во сне?
— Но ты же знаешь, что у нас с тобой совсем не так.
— Конечно. — После этого она погрузилась в долгое молчание, но Хан хотел говорить серьезно. Он понимал, что Лизендир чем-то глубоко встревожена, но она не могла — или не хотела — рассказать ему о своих тревогах. Поэтому он попытался раскрыть ее, расспрашивая о ее народе, о ней самой. Хан многое понял за время, когда жил среди леров, но многого он еще не понимал и не мог понять без ее помощи. И она раскрылась так, как никогда раньше.
— Я всегда думал о лерах, как о совсем чужой расе, настолько чужой, что с ними не смогли сродниться люди, — начал он. — И только это разделяет нас.
— Нет, совсем нет. Между нами гораздо более глубокие различия, чем ты думаешь. И основа этих различий в том, что твой народ позабыл, как он произошел, а мой народ — нет. И никогда не забудет. Люди не знают, как они появились, и в этом их огромное преимущество — они просто следуют по пути эволюции, и стараются заполнить ту. часть своей истории, о которой ни ничего не знают, различными мифами, в которые, по существу, никто не верит. И тем не менее, эти мифы существуют. Однако вы возникли из первобытного хаоса.
Мы не можем сказать то же самое. Мы сделаны искусственно. Обычный продукт цивилизации. Ваши ученые, создавая нас, так же бездумно играли с законами вселенной, как ребенок играет со спусковым крючком нейтронного пистолета. Прагматизм! Эксперименты! И полное пренебрежение законами развития живой материи. — Она была вне себя от ярости. — Хан, они хотели узнать, смогут ли они вывести супермена искусственно. И они играли со структурой ДНК, перестраивали ее. Они вырастили в своих лабораториях целое поколение, не имеющее вековых традиций. Эволюция бесконечно разнообразна, Хан, и никто не знает ее законов, ни люди, ни леры. Поэтому когда людям удалось создать новую форму жизни, они были бесконечно удивлены. Да, это оказалось чудом, магией. Они, сами по себе, смогли достичь следующей резонансной частоты. Как в музыке. Следующего полутона. Хотя совершенно не имели понятия о законе построения музыкальной гаммы в целом. Вернее — следующего аккорда. Или, как в физике, следующего стабильного состояния элемента. Магия, магия. Я содрогаюсь от страха, думая об их игре, опасной игре при полном незнании того, к чему это может привести. Но они были счастливы, когда им удалось сделать это. У людей была за спиной тысячелетняя культура, мы же одним скачком из ничего оказались во втором веке атомной эры. Из ничего.
Затем люди обнаружили, что не могут иметь от нас потомства. Это был удар. Они смогли сделать супермена, но ничего хорошего извлечь из этого не смогли. Суперирония! Он сделали невозможное, но никакой пользы для себя от этого не получили. Они стали как бы родственниками леров, но находящимися в далеком прошлом. Леры оказались не такими, как люди. Может быть, не лучше и не хуже… просто не такими. Шесть тысяч леров с низким уровнем рождаемости, таким низким, что нам пришлось разрабатывать систему браков и семейных отношений, чтобы понемногу увеличивать свое число. Шесть тысяч на планете, которую населяют пятнадцать миллиардов человек. Поэтому леры бежали с Земли.
Действительно, мы обладаем некоторыми способностями, которых не имеете вы. Например, память. Мы тоже можем забывать неприятное, но если для вас это только сдвиг в далекие области мозга, то для нас это полное стирание. Поэтому нам приходится быть крайне осторожными — ведь при неосторожности можно потерять и полезные сведения. Правда, это исключает саму возможность пыток — ведь каждый может при необходимости забыть все, что пожелает. У нас более широкий спектр видения — у нас существуют еще два цвета помимо семи.
Однако мы не можем видеть в темноте, и наш день кончается с наступлением сумерек. И низкая рождаемость… Но утверждают, что это закон эволюции — чем выше форма жизни, тем сложнее условия ее воспроизводства. Да и еще много отличий, вплоть до внешнего вида. Вы очень завидуете тому, что мы долго выглядим молодыми. Но зато мы меньше времени проводим в зрелости. И секс в юности. Он дан нам вовсе не для удовольствия, а для того, чтобы в зрелости, которая у нас длится сравнительно недолго, мы не отвлекались на секс в ущерб полезной деятельности. Да, в юности мы испытываем двадцать лет интенсивной телесной любви, но бесплодной, совершенно бесплодной. А потом приходится связывать жизнь с тем, кого тебе назовет совет клана, а не с тем, кого хочешь ты.
