Сергей Сергеев - Русский Фауст
Честно говоря, я был просто рад, что они у нее оказались - и у нее оказался повод посетить мою холостяцкую берлогу. Это были первые стиранные рубашки в моем доме за несколько месяцев. Грязные я просто выбрасывал, всякий раз скупая в каком-нибудь магазине почти все импортные сорочки своего размера. "Каждая сорочка - это несколько кирпичей Вашего коттеджа в центре города!" - изумлялся Варфоломей, глядя, как я заваливаю упаковками заднее сиденье нашего "линкольна". "И ты хочешь, чтобы я строил свой дом рядом с нашими самыми известными клиентами? - отшучивался я. - Моя расточительность - не больше, чем холостяцкая лень".
Глядя на то, как Лена моет посуду, я вспоминал серый похмельный январь, измеренный вдоль выпитыми бутылками и заваленный консервными банками. Январь, в котором безысходности было больше, чем снега, но над ней, над этой безысходностью точно также стояла Елена и была абсолютно уверена, что чистая посуда и постиранное белье важнее глухого отчаяния, в котором прозябал предмет ее забот.
Теперь она мыла посуду и снова негромко ругала меня за все подряд. Мол, у кого в доме непорядок, у тою и в душе хлам, и рассказывала сказку про снежную королеву.
В сказке я оказался мальчиком, сердце которого постепенно превращается в лед.
- Там еще была девочка, которая растопила это сердце, - усмехнулся я.
Она повернулась ко мне, и я впервые увидел в ее глазах тихую долготерпимую обиду.
- Если ты рассчитываешь на меня... То... - она вновь повернулась к посуде, чтобы я не видел, как в глазах у нее появились слезы. Просто выплеснулись от избытка этой затаенной обиды. - Ты правда не помнишь, как приходил ко мне в марте? Андрей сказал, что ты ничего не помнишь. Напился? - и вдруг резко повернулась. - Герда тебе нужна, говоришь?! У тебя есть этот злополучный индикатор биосубстанции?
- Конечно.
- Принеси.
Взяв в руки индикатор, она направила его на меня и спросила еще раз:
- Значит, ты не помнишь? Тогда скажи, какая лампа должна загореться?
- Никакая. Я же сотрудник "Америкэн перпетум мобиле".
Лена нажала на кнопку, индикатор в ее руках вспыхнул зеленым светом, а она стала насмешливо улыбаться.
- А теперь ты, господин-мистер-товарищ...
Я взял индикатор и, направил его на себя, нажал кнопку. Также уверенно, как только что горела зеленая, загорелась красная лампа. "Да она на меня и раньше М№гала", - подумал я.
- Только не вздумай докладывать своим боссам, - услышал я голос Лены сквозь сумбур и вязкую тупость в голове.
- Он неисправен, - лучшее, что я мог придумать в этот момент.
- Скорее, ты неисправен.
ЧАСТЬ IV
Я Вам со всей ответственностью заявляю: у меня ни разу не заложило уши! И вообще, толстопузый, как буржуй Маяковского и с виду неуклюжий "боинг" рванулся в небо под углом почти 90°. Этот взлет разбил для меня миф о превосходстве отечественной авиации. При взлете пилот закладывал такие виражи, что пассажиры должны были выпадать из кресел, но этого не происходило. Более того, я не ощущал никаких мало-мальских перегрузок.
Как только мы прорвались за сугробы низких облаков над Шереметьево, половина пассажиров смачно закурила, раскрыв газеты и журналы, а там, где в родных "тушках" я привык видеть вечногорящую надпись "Не курить.
Пристегните ремни", засветился телеэкран. После научно-познавательного фильма о правилах пользования кислородными масками и спасательными жилетами желающие могли любоваться североамериканскими пейзажами, городскими достопримечательностями и сценами счастливой американской жизни. Уже через несколько минут появились обаятельные стюардессы с тележками, на которых прекрасно помещался магазин "соки-воды", пивной ларек и водка-виски-брэнди на выбор.
Андрей тоже закурил. Но закурил "Беломор", что привлекло к нему внимание близсидящих пассажиров и оказавшихся неподалеку стюардесс. После трех затяжек ему пришлось объяснить, что содержимое его папиросы не является никаким видом наркотиков. Видимо, пассажиры "боингов" не часто курят "Беломор". Билл, который сидел ближе к проходу, посмеиваясь, объяснил на английском удивленным стюардессам, что такое папироса и с чем ее едят. Нам он сказал на русском:
- Самое интересное и самое скучное - океан. До него можно спать и над ним можно спать. Я предпочитаю спать все время полета - плохо переношу разницу во времени, - и, откинув спинку кресла, с явным удовольствием закрыл глаза.
Я стал смотреть в иллюминатор: хотелось узнать - правда ли, что русское небо не похоже на небо Европы или Америки. Потом понял - это заметно только снизу.
Сверху небо везде одинаковое...
Мы тоже уснули, когда напились. Водка, пиво и девять часов висения в воздухе между Старым и Новым Светом - это даже не повод напиться, это обязательный ритуал. В этом нас убедили многочисленные соотечественники. Кроме того, мы не рассчитывали, что этот день удлинится почти наполовину.
Уже когда самолет провалился под облака, заходя на посадку, Билл растолкал нас. Я уставился в иллюминатор, надеясь разглядеть муравейник из небоскребов, за крыши которых мы должны были цепляться, но с моей стороны был виден только океан. Лишь когда лайнер маневрировал, запрокидывая бока, мелькнуло побережье Лонг-Айленда.
На посадочную полосу мы плюхнулись также неожиданно (но мягко!), как и взлетели в Шереметьево. Аэропорт "Джей Эф Кэй" (то бишь имени президента Кеннеди) встретил нас прекрасной солнечной погодой и размеренной суетой. Первое, что я сделал, ступил на землю, посмотрел на небо. Оно здесь, действительно, было другим. Последнее русское небо, которое я видел пасмурное апрельское над Москвой - было похоже на застиранное плоховыжатое белье, с которого постоянно капает.
Русское небо было усталым и печальным, медленным и степенным, мудрым и необъятным. Небо над Нью-Йорком виделось совершенно иным - более щедрым, это небо работало на людей, оно не заставляло думать о небе, потому что было солнечно-идеальным. Я потом понял - это даже не небо - это крыша! Добротная сияющая крыша над сияющей Америкой.
- Я бы сказал, что ты ловишь ворон, - заметил Андрей, когда мы усаживались в микроавтобус с надписью "Америкэн перпетум мобиле".
- Мыслишь не масштабно, не по-американски, - отшутился я. - Здесь можно ловить только "боинги".
Билл объяснил, что от аэропорта час езды до М^анхэтэнна. Нью-Йорк нам предстоит увидеть в другой раз, потому как нас уже ждет другой самолет. Нужно ехать в другой аэропорт.
И все же минут через двадцать-тридцать Андрей не выдержал:
-Я понимаю, что я в служебной командировке, но если не сейчас, то уже никогда не почувствую себя русским туристом в Америке.
- Что для этого нужно?
