Олег Ёлшин - Тейа
– Снова жалко, – подумал он. – Старею, пора на покой.
И все же он попытался – вылил остатки вина из бокала Бобби на пол и, сев напротив, заговорил:
– Бобби, не будь придурком, – начал он, – мы тебя пока не увольняем, но ты должен выполнить приказ.
– Нет! – Бобби подскочил, как будто вывернулся из цепкого захвата разведчика. – Нет! Машина уже запущена!… Ты не понимаешь… Пусть я здесь чужой и родина моя далеко, за океаном, все равно! Я полюбил эту страну, этот народ! Я хочу сделать этих людей счастливыми. Я верну им земли, восстановлю справедливость, объединю семьи, объединю нацию!!! Теперь они не будут смотреть через ту реку в надежде увидеть вдалеке мать или брата…
Он говорил, как искуситель, как дьявол. И если бы перед ним был кто-то другой, легко смог бы его убедить…
– Вудли, ты помнишь, как мы стояли тогда на баррикадах? Люди зажигали свечи, пели. Помнишь, как ночью перед зданием парламента было холодно. Тысячи людей стояли рядом. Они держались за руки и с надеждой смотрели на меня. Какая-то женщина подошла, сняла теплую шаль и накинула на меня… На нас… И так под этой шалью мы с тобой вдвоем простояли до утра, а потом жаркое солнце и тепло… И победа…
Он говорил, как великий оратор. Где-нибудь в Оксфорде или на сцене драматического театра ему не было бы цены… Но только не здесь, перед Вудли…
– Мы арестуем завтра твои счета в тех странах, куда ты их спрятал от нас, – сказал Вудли.
– Нет! – Бобби отпрыгнул от него и как-то обмяк. Потом сел на стул, молча глядя сквозь эти стены куда-то вдаль мысленно находясь далеко отсюда. Его глаза снова наливались кровью. Нет, он не был пьян, он находился на пике своего возбуждения, и временами казалось, что он обезумел.
– Мне наплевать на эти деньги. Наплевать на своих родственников, которые, как пиявки, присосались ко мне – никогда не знал, что их так много… Наплевать на этот жалкий народец… Ты не понимаешь! Завтра я сяду в танк, махну рукой и пойду воевать! Тысячи людей, увидев это, двинутся за мной и будут стрелять и убивать. Убивать своих соседей, друзей, родных… Они будут идти за мной, за своим президентом, которого избрали, и теперь будут за него умирать… Тебе не понять… Ты никогда не был здесь, наверху, и не знаешь, что это такое… За это можно отдать все… И пока я президент и генералиссимус,… то есть, главнокомандующий, мне наплевать на ваши приказы!
Он обезумел. Теперь уже ничто не могло спасти этого маленького монстра в его маленькой стране. И Вудли больше не было его жалко…
– Но даже если мои снаряды завтра не полетят туда, на ту сторону, они все равно разорвутся.
Это последнее, что он смог произнести. Перед его глазами мелькнула какая-то вспышка света и все… Это был конец… Конец маленького человека и большого гения… Маленького Наполеона, так и не успевшего стать Императором…
Вудли беспрепятственно покинул дворец. Охрана его хорошо знала, и были четкие указания – всегда, в любое время суток, пропускать этого человека. Его и пропустили и даже проводили к выходу, пожелав доброго пути, просили не забывать дорогу во дворец. И теперь он шел по городу, озираясь по сторонам.
Всегда после выполнения очередного задания в душе занимала место какая-то пустота. Вот и сейчас он разглядывал пешеходов на этой улице, смотрел на машины, на дорогу, где светофоры пунктуально пропускали людской поток куда-то вниз, к морю. Улицы заполнялись нарядными горожанами. Было лето, было жарко, все стремились по своим субботним делам. Торопились или не спешили вовсе, и ему стало приятно, что завтра он не впустит сюда толпы людей в военной форме, танки не пойдут по этим улицам, сбивая светофоры, армии мародеров не будут входить в дома, забирая свои трофеи, военные арестовывать этих загорелых мужчин и женщин. И как хорошо, что этот город и страна не узнают, что такое война…
На следующее утро, проснувшись в своем отеле, он четко следовал инструкции. Забрать отсюда его могла только "организация", в условленном месте и времени, и сейчас он выжидал. Почему он не мог сам вернуться домой? Это было совсем другое время. Он никогда не верил в это и по своему складу ума не мог серьезно относиться к такой версии, но и вопросы лишние не задавал – так его учили. Другое, так другое! И поэтому сейчас терпеливо ждал. Условленное место – уютное кафе в самом конце набережной. Время 09.50 на больших круглых часах, висевших напротив, и теперь, когда еще оставалось несколько минут, можно было, не торопясь, выпить чашечку утреннего кофе.
Люди просыпались, и улица постепенно заполнялась прохожими. Воскресенье – почему бы не выспаться и не провести время дома с семьей, с детьми. А эти все куда-то торопятся, и даже сегодня не дают себе покоя… Он все смотрел и уже не понимал, что происходит. Какое-то волнение было на лицах этих людей, они неслись по набережной, а вдалеке был причал, где стояли корабли, и там собралась огромная толпа. В воздухе уже не пахло сонным утром выходного дня, и толпа эта была совсем не праздная. Люди кричали, забегая на корабль. Тот, наконец, загудел и быстро стал уплывать в открытое море, а над головами пролетели самолеты эскадрильи.
– Они совсем с ума сошли? – подумал Вудли, – летать над городом!
Он вошел в помещение бара, где работал телевизор, надел наушники переводчика и уставился на экран.
– Ах, мерзавец! Ну, Бобби! И как он мог пропустить такое!
Часто, когда человек говорит свои последние слова, они что-то да значат. И как он упустил это из виду. "Но даже если мои снаряды завтра не полетят туда, на ту сторону, они все равно разорвутся", – кажется, так попрощался с ним этот мерзавец.
На экране шел репортаж с мест боевых сражений. Танки переходили границу, и горная долина огласилась залпами взрывов. Артиллерия сносила маленькие горные поселки, словно то были домики из картона. А они и были из картона. И только один Вудли в толпе обезумевших зрителей знал, что война эта нарисована, и снята она была в студии маленького гаденыша – сынка Бобби, который недавно захватил киностудию и смонтировал этот фильм. И только Вудли знал, что это была жалкая подделка, провокация!
– Это монтаж! Кино! – вскричал он на все кафе.
– Это война, дорогой, стреляют боевыми. Какой монтаж?
Он уставился на бармена, который понимал его английский. Хотя, какая теперь разница…
– Посмотри, сейчас этот танк взорвется и упадет в реку, – произнес он.
И, действительно, танк, проехав несколько метров по краю скалы, взорвался и рухнул в реку.
– А ты откуда знаешь? – удивился бармен.
– Знаю-знаю, потому что один идиот уже показывал мне это кино, – бормотал Вудли, глядя на экран…
– А вот эта война уже настоящая! – прошептал он, – сначала провокация – потом война…
