Владимир Немцов - Последний полустанок
Презрел таблицу умножения.
Ошибка есть? Ну что ж, пустяк,
Всего лишь на соломинку,
Да "на соломинку встояк",
Нам это не в диковинку.
Карандашом бы на бумажке
Вам подсчитать, где лишний вес,
К чему труды, когда ромашкой
Он может заменить "Эм Эс".
"Чертополох"
Примечание редакции: "Эм Эс" - "Малая счетная" - электронная машина, находящаяся в комнате No 6.
Проходя мимо, Поярков увидел Нюру и остановился.
- Что здесь интересного, Нюрочка?
Нюра закусила губу и, повернувшись к Аскольдику, прошептала:
- Действительно - чертополох. Сорняк, мальчишка. Нашел над чем смеяться!..
Поярков прочитал стихи, вздохнул:
- Не сердитесь, Нюрочка. Мальчик далеко пойдет. Задатки многообещающие.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Из нее следует, что автор не позабыл об "Унионе" и
прежде всего сообщает, что его случайные пассажиры живы
и здоровы... Будем надеяться на счастливый исход, хотя
опасность еще не миновала.
Темно. Сквозь стенки диска не проникает ни малейшего звука извне, изредка жужжат моторчики. Все спокойно. И в то же время здесь происходит что-то страшное, невероятное. Все человеческое существо как бы распадается на части и растворяется в пустоте. "Унион", попавший в грозовую тучу, - это не корабль в бушующем океане. Ни одному капитану не снилась такая сумасшедшая качка.
"Но неужели там, на земле, ничего не известно? - спрашивает себя Багрецов. - Как они допустили, что диск попал в грозу?" И тут же вспоминает, что метеоприборы, которые могли бы предупредить о надвигающейся грозе, пришлось выключить. Проклятые аккумуляторы, все несчастья из-за них. Надо опять подключать приборы. Будь что будет.
Вадим ползет под каркас, подсоединяет кабель и вновь замирает в безотчетном страхе. Трудно себе представить столь острое ощущение падения и взлета. Мгновение - и тело скользит вниз. Колени приближаются к подбородку. Ты сжимаешься в комочек и летишь в пустоту. Вдруг толчок. Ноги остаются где-то, а сам, как на резине, подпрыгиваешь вверх, словно тобой выстрелили из рогатки.
И опять падение. Кажется, что ветер играет диском, как погремушкой, где чувствуешь себя горошинкой.
...Но вот гроза прошла, друзья сидели молча, не шевелясь, - ждали, что опять налетит буря.
Тимофей пригладил свои мягкие, словно плюшевые, волосы и осторожно потрогал шишку на темени. Здорово его стукнуло о стенку. Ну, кажется, теперь бояться нечего. Он подошел к люку и привычно открыл его, как форточку в своей комнате. Вадим подполз ближе и лег рядом.
Земля, омытая дождем, манила к себе. Будто клочья серого, грязного дыма, проносились мимо обрывки туч и на мгновение скрывали от глаз радостное зеленое поле. Хотелось размести метлой весь этот облачный сор.
Жадно вдохнув в себя воздух, насыщенный озоном, Вадим с наслаждением расправил плечи. Вполне возможно, что Борис Захарович сейчас смотрит на кривую анализатора и вычисляет проценты озона до и после грозы. Вспоминалась молния. Она была абсолютно розового цвета. А Тимофей говорит, что лилового. Субъективные наблюдения не совпадают.
- Ты знаешь, что меня удивляет? - начал Вадим. - Ведь анализатор Мейсона, который я недавно испытывал, вдруг оказался здесь. Я хорошо помню его распределительную коробку. Странно, почему Борис Захарович мне ничего не сказал?
- Все в молчанку играли, - обиженно откликнулся Тимофей. - И твой друг Толь Толич, и даже мальчишка... ну тот, что с этой куклой приходил.
- Перестань сейчас же! - гневно приказал Вадим. - Кто тебе дал право так говорить о девушке?
Бабкин лениво отвернулся.
- Нужна она мне очень.
Солнечный луч, отраженный от потолка, осветил закрытую обтекаемую коробку из прозрачного органического стекла. В ней находился барабан с тонким стальным тросом.
Вадим недоуменно провел рукой по коробке. Неужели для "Униона" нужен гайдтроп, который обычно сбрасывают при посадке воздушного шара? Осматривая барабан со всех сторон, Вадим решил, что перед ним обыкновенная лебедка. Видны были зубцы с собачкой и другая нехитрая механика. Трос освобождался автоматически при помощи реле - его нетрудно было увидеть сквозь прозрачный кожух, - от реле шли провода в кабину, вероятно к одному из приемников. А если так, то при спуске "Униона" можно с земли включить реле, оно освободит зубчатое колесо лебедки, потом под действием тяжести какого-нибудь груза, привязанного на конце троса, он опускается, достигает земли, и люди на месте посадки диска подтягивают его вниз.
Но все эти предположения казались Багрецову не совсем убедительными. Хотя бы потому, что капризами воздушных течений летающую лабораторию может занести в тайгу или пустынные степи. Тимофей упоминал, что диск управляется по радио, но как он может возвратиться обратно, скажем, при встречном ветре?
Вадим окликнул Бабкина и, не теряя печального юмора, сказал, что их вынужденное путешествие не обязательно должно закончиться на ракетодроме Ионосферного института, хотя и очень хотелось бы повидаться с Набатниковым.
- Опять чудишь, - отмахнулся Тимофей, как от назойливой мухи. - Где положено, там и сядем. Раньше на диске испытывались разные двигатели.
- То раньше. А теперь ты его сам не узнал. Все перестроено.
- Ну и что ж из этого? Люди понимали, что делали, зачем бы им... - начал Тимофей и осекся.
Не следует тревожить Димку. В свое время был разговор о том, чтобы старую конструкцию диска освободить от двигателей и передать метеорологам для изучения воздушных течений. Чем дело кончилось - неизвестно, Во всяком случае, двигателей пока не слышно.
- Зачем ты со мной в прятки играешь? - обиделся Вадим. - Договаривай, коли так...
- А мне нечего договаривать. Ты же слышал, что "Унион" отправляется к Набатникову?
- По воле ветра? - И Вадим отвернулся.
Не впервой Бабкину видеть надутого обидчивого друга. Иной раз, когда еще вместе работали в лаборатории, Димка по два, по три дня не показывался ни в столовой, ни на автобусной остановке, где после работы собирались сотрудники института. Он старался приехать раньше всех и уезжал последним. Но вот проходили дни его добровольного затворничества, и снова слышался Димкин смех. Не мог он жить без людей и самым страшным на свете считал одиночество. Не любил он недомолвок, подозрительности, настороженного отношения друг к другу, причем вмешивался в ссоры, выступая посредником, но чаще всего неудачно - не хватало дипломатического такта, враги не только не мирились, но еще больше ссорились и злились на Димку, который, по их мнению, подливал масла в огонь. Возможно, потому, что у Димки такой прямолинейный характер, с которым трудно жить, Бабкин относился к другу несколько покровительственно.