Филип Фармер - Небесные киты Измаила
Лодку подтягивали, пока она не оказалась примерно в тридцати футах позади огромных плавников-парусов. На этом Каркри приказал остановиться. Теперь, когда кит спикирует, линь не натянется слишком внезапно.
Сердце у Измаила колотилось не переставая; дыхание стало хриплым, как скрежет пилы по дереву. Очертания кита стали расплываться; уж не было ли это началом высотной болезни, которая иногда доводит до самоубийства? Измаил надеялся, что его товарищи, лучше переносившие разреженную атмосферу, присмотрят за ним. Уж наверное…
Когда он окончательно пришел в чувство, в ушах у него свистел ветер, а небо неожиданно посветлело. Лодка летела почти вертикально вниз. В лучах красного солнца поблескивало мертвое море; «Руланга» была прямо под ними, и казалось, что зверь стремительно летит прямо на нее.
Такое действительно случалось, но моряки говорили, что кит никогда не делал этого намеренно. Иногда он таранил корабль, просто неправильна выбрав направление. Если корабль при этом не разваливался на части, это было большой удачей.
Они пронеслись мимо «Руланги» в пятидесяти футах. Измаил увидел людей, глядящих на них сквозь прозрачную оболочку или из проемов между переборками. Из кубриков на верхней палубе, на самом верху судна, тоже высунулось несколько голов. Одни махали им руками, другие наклонялись вперед, соединив руки над головой, молясь корабельному божку и Зумашмарте о том, чтобы это падение кончилось для их товарищей благополучно.
Хотя прошло, должно быть, уже несколько минут, они показались секундами. Земля раздавалась вширь; берега моря убегали прочь; вскоре внизу не осталось ничего, кроме воды.
Измаил не забыл, как они с Нэймали наблюдали за китом, который так удачно расколотил лодку о землю. Моряки говорили, что такое случалось редко. Но случалось.
Обычно, когда кит выходил из пике и начинал подниматься, лодке, которая болталась у него за спиной, до земли было еще далеко. Футов эдак около двадцати. Да, это был неприятный момент. Его боялись даже самые опытные китобои, — все, кроме Старика Бхаранхи.
Старик Бхаранхи был Полом Бэньяном[Пол Бэньян — герой фольклора американских лесорубов. Истории о нем стали американской национальной «легендой» после их публикации в 1910 г. Дж. Мак-Гилливреем. Впоследствии Пол Бэньян стал популярным персонажем американской поэзии, балетов и оперетт. ] воздушных моряков, он ничего не боялся. Жил он давным-давно, когда люди были великанами…
Гигантские крылья-паруса, плотно прижатые к бокам зверя, распахнулись, оглушительно затрещав. Правое крыло чуть не задело линь. Кит затормозил, и лодка его догнала. Каркри тут ничего поделать не мог. Если бы он попытался выбрать еще линя, он мог не успеть застопорить катушку перед очередным рывком, и тогда линь бы вытравился весь. Когда кит повернет вверх, дуга, описываемая лодкой, стала бы для нее убийственно длинной.
Теперь Измаил понял, почему разбилась та, первая лодка.
Ее команда не смогла подтянуть лодку на нужное расстояние к животному.
Сзади донесся пронзительный крик Куджаи. Измаил не понял, что он кричит, — возможно, это были слова молитвы, хотя звучали они так, словно речь шла об исполнении каких-то текущих обязанностей. Потом передняя часть лодки дернулась кверху с такой силой, что колени Измаила прижало к ремню на животе, а спину свело судорогой боли.
Море надвинулось, потом резко ушло вбок. Они поднялись в небо, а потом откачнулись назад, к морю.
Когда они качнулись во второй раз, Измаил понял, почему кричал Куджаи.
К ним направлялся другой кит, тоже поднимавшийся вверх от земли.
Он явно понимал, что сейчас произойдет столкновение, потому что развернул крылья так, чтобы затормозить как можно быстрее. Кит сбавил скорость и наклонил голову, но этого оказалось недостаточно. Он ударил своей головой другого кита сразу позади его головы. Удар смял кожу и хрупкие кости Измайлова кита.
Китовая голова ударила и по линю: лодку тряхнуло, а линь лопнул.
Измаила выбросило вперед. Он увидел кожу цвета сливы, расстилавшуюся перед ним, упал на нее головой вперед, прошил ее насквозь, как стрела, ударяясь обо что-то — наверное, внутренности и кости. В падении Измаил перевернулся на спину и прорвал кожу с другой стороны или снизу, — точно он не знал. Он был почти без чувств и плохо понимал, что происходит. Сверху было два неясных пятна — два гиппопотама; другое пятно, поменьше, могло быть одной из лодок.
Он не помнил ни того, как упал в воду, ни как очнулся, почувствовав, что солдатиком уходит вниз. Горло и нос наполнились соленым раствором, и он забился, стараясь вынырнуть из воды.
Потом его голова пробила толщу плотной жидкости, и тогда он увидел на расстоянии сотни ярдов то, чего никак не ожидал снова увидеть, но не мог и забыть. На воде плавал черный гроб, как будто медленно унося Квикега по водам Стикса к другому берегу: он словно тянул время, зная, что оно теперь все равно остановилось.
Сверху упала тень. В нескольких сотнях ярдов за гробом (он же лодка) шумно упали оба кита — один запутался во внутренностях другого.
Волна от их падения приподняла гроб, закачала его, он повернулся и поплыл к Измаилу.
Измаил искал взглядом лодки и людей. Одна лодка, разломившись пополам, лежала на поверхности ярдах в ста от него. Она стала плоской — газовые пузыри лопнули, — но одна из мачт, правда без гика, еще стояла, накренясь, словно пьяная.
Трое людей плыли; еще несколько просто лежали на поверхности.
Сверху к ним, лавируя, спускались две лодки.
Гроб, как лодка — носом вперед, — плыл к Измаилу. Тот дотянулся до него и уцепился пальцами за резьбу, как после гибели «Пекода», чтобы взобраться на него. Запах дегтя был еще силен. Гроб ведь был совсем новый, — не так уж много дней прошло с тех пор, как плотник прибил гвоздями его крышку и законопатил швы.
Человек, плывший по направлению к нему, неожиданно взмахнул руками вверх, закричал и ушел под воду.
Было ясно, что ко дну он пойти не мог. Даже если бы, например, у него случился сердечный приступ, он все равно бы не утонул. Остался бы лежать на поверхности.
Кто-то утащил его под воду. Через несколько минут Измаил понял, что этот кто-то не собирается отпускать свою жертву.
До сих пор Измаил считал само собой разумеющимся, что в море никто не живет. Он и сейчас не мог поверить, что в этом едком рассоле может жить хоть одна рыба. Этот хищник, должно быть, дышит воздухом.
Измаил крикнул другим о том, что произошло. Они погребли к берегу, лежа на воде, а Измаил — на гробу-поплавке. Подгребая, он почувствовал, как по рукам побежали мурашки, — от страха, что, пока рука в воде, ее кто-нибудь откусит.
