Григорий Гребнев - Пропавшее сокровище
- Девичью фамилию? - удивился Волошин.
- Да, ведь у Евгении Феликсовны фамилия до замужества была нерусская... Чудная такая... Я уж и позабыла, - сказала Клавдия Антиповна и недоуменно пожала плечами. - И откуда только это все в музеях ваших узнали?..
Волошин задумался.
- Любопытно!.. - сказал он наконец и встал. - Ну ладно. Наверное, найдутся письма Евгении Феликсовны... Поищем.
С Ордынки Волошин направился прямо в управление милиции и попросил, чтобы его немедленно принял заместитель начальника управления...
Читатель уже, наверное, ухмыльнулся и подумал: "Все ясно и понятно. В следующей главе появится весьма энергичный следователь и заведет дело о таинственном похищении писем, имеющих важное научное значение..."
Как знать? Может быть, и появится. Ведь пропавшие письма писал человек, который владел византийской книгой, принадлежавшей когда-то царевне Зое и Ивану Грозному...
Но, пока следователь не появился, автор вновь обратится к "потомку великого конкистадора" Педро Хорхе Кортецу и к "представителю Международного антикварного треста" Джейку Бельскому. Нам пора о них вспомнить, ибо они уже кое-что сделали для осуществления своих смелых планов.
ЛЖЕДМИТРИЙ И ИНОСТРАННЫЕ ГОСТИ
Лютецию Гавриловну Голдышкину все знакомые называли коротко: "мадам". Она была коротка ростом, но широка поперек, не сильна умом, но крепка голосом. Биография ее была весьма пестрой, но лучше всего мадам помнила те дни, когда перед самой революцией она вышла замуж за австрийского графа и русского фабриканта Фридриха-Марию фон Эккель. По этой причине Лютеция Гавриловна до сих пор разговаривала высокомерно и безапелляционно. Так она разговаривала и со своей четвертой дочерью от третьего брака, Лирикой Тараканцевой, урожденной Голдышкиной.
Стоя на кухне перед сковородой с котлетами, мадам грохотала трубным басом так, чтобы ее слышала толстая, ленивая Лирика, сидевшая в комнате:
- Это же просто кошмар! Люди имеют машину, дачу, прислугу, а я, графиня фон Эккель, должна для твоего Тараканцева жарить котлеты!..
После ванны Лирика уже два часа сидела перед зеркалом, накручивала на голове какие-то замысловатые крендели и нехотя отвечала:
- Можешь не жарить. Мы пообедаем в ресторане...
Мадам возмущалась:
- Какие богачи! Жалкие три тысячи в месяц!.. Ты глупа, друг мой! С твоей внешностью можно найти мужа посолиднее, чем твой Лжедмитрий! Какие-то музеи, какие-то глупые картины. Что это может дать?..
Читатель уже догадался, что речь шла о муже Лирики - Дмитрии Павловиче Тараканцеве. За некоторые особенности характера кто-то окрестил его "Лжедмитрием". Эта кличка утвердилась за ним всюду, даже в его семье.
Разговор матери и дочери был прерван телефонным звонком. Лирика сняла трубку и нараспев произнесла: "Алло!", но с таким отчаянным английским акцентом, что у нее получилось: "Хельло-оу!.."
Мадам прислушалась. По кокетливым интонациям она поняла, что дочь говорит с мужчиной.
- Дмитрия Павловича еще нет дома... А кто его спрашивает?.. Знакомый?.. Из-за границы?.. О! Я могу дать его служебный телефон... Ах, уже звонили?.. Да, он дико занят... К нам... Пожалуйста, приезжайте.
- Кто это? - осведомилась Лютеция Гавриловна.
Лирика заметалась по комнате.
- Какой-то знакомый. Иностранец. Не может поймать Лжедмитрия. Хочет поговорить в домашней обстановке.
- Он едет к нам? - с ужасом спросила мадам.
- Да! И не один! Их двое!
Лирика плюхнулась на диван и стала натягивать на свои гигантские икры чулки-паутинку.
- Но я в ужасном виде! - застонала Лютеция Гавриловна.
- Надо убрать хотя бы одну комнату, - скомандовала Лирика. - А я начну искать Лжедмитрия. Ты знаешь, это не так просто.
Увы, она была права: Лжедмитрия Павловича Тараканцева нелегко было найти в бурных волнах деловой Москвы, хотя он присутствовал всюду, где только можно было присутствовать, и даже там, где ему присутствовать было не нужно. По должности он был начальником Музейного фонда, но, будучи одновременно "творческим работником", живописцем весьма оригинального жанра "научной эксцентрики", Тараканцев являлся (какое удивительное слово - "являлся"!):
а) членом бюро комиссии (или секции) научной эксцентрики;
б) членом секции (или комиссии) реставраторов и копиистов;
в)...
ш) членом различных жюри;
щ) членом редколлегий всех изданий его комиссий, а также секций и подсекций.
Математики назвали бы его "многочленом".
Он был не столь трудолюбив, сколь расторопен, и умудрялся не пропустить ни одного заседания, совещания, обсуждения, а на большие собрания прибегал всегда первым, садился в первом ряду (или в президиуме) и слово всегда брал первым...
Автор мог бы описать и творческую деятельность Тараканцева как "ведущего мастера научной эксцентрики", но сейчас он только хочет, чтобы читатель не сомневался в том, что Дмитрий Павлович Тараканцев был чрезвычайно занятым человеком. В этом всех убеждала его сверхъестественная активность. В этом, между прочим, не сомневался также и агент антикварного треста Педро Хорхе Кортец, познакомившийся с Тараканцевым еще в тридцатых годах нашего столетия.
Как известно, в те годы в СССР происходили великие исторические события: советское крестьянство вступило на путь массовой коллективизации; в эти же годы родилась наша индустрия; на предприятиях появились передовики производства, и впервые в истории человечество узнало на практике, что такое социалистическое соревнование. Но обыватели упорно называли эту эпоху "эпохой Торгсина". Действительно, в те годы золотые и серебряные побрякушки, попадая в каналы Торгсина, превращались в станки и машины, необходимые нашей стране. Но было и так, что некоторые не в меру расторопные "торгсиновцы" умудрялись под шумок превращать в триеры и сноповязалки картины больших мастеров, ценную скульптуру, редкие книги и прекрасные ювелирные изделия. Агенты антикварного треста рыскали в те годы по Москве и Ленинграду в поисках добычи... Рыскал в то время по нашей земле и Педро Кортец. Здесь он и познакомился с молодым художником Д.П.Тараканцевым, который уже тогда являлся членом комиссий и подкомиссий, секций и подсекций, в частности - членом экспертной комиссии, решавшей судьбу произведений искусства, предназначенных на экспорт.
Нужно отдать должное Тараканцеву: в своих решениях он был до обморока осторожен, и Кортец не мог похвастать, что с помощью Тараканцева он выудил хотя бы одну ценную картину. Но опытный авантюрист, близко познакомившись с ним, понял, что чрезмерную осторожность Тараканцева порождали не патриотизм, и не любовь к ценностям родной культуры, а всего-навсего трусость. По мнению Кортеца, Тараканцев много мог бы сделать для него. (и с большой выгодой для себя), если бы не был столь труслив... Эту черту непременного члена всех комиссий Кортец хорошо запомнил.
